Смерть Мироныча

Сергей Миронович Киров, - первый секретарь Ленинградского обкома партии. Первый человек в городе на Неве

Фото: РИА Новости

В нашей отечественной истории было много выдающихся людей, смерть которых до сих по остается загадкой. Российский революционер, советский государственный и политический деятель Сергей Миронович Киров - один из них. Со дня покушения на него минул 81 год. За это время кроме офицальной версии его убийства появлялось немало и других, которые ставят под сомнение главную. Медэксперт (и по совместительству - историк-документалист) Виктор Сенча долгое время скрупулезно изучал все документы (в том числе и медицинские), связанные со смертью Кирова. Сегодня он рассказывает о своем видении причин и обстоятельств той давней трагедии.

ВЫСТРЕЛ В СМОЛЬНОМ

В первый день зимы 1934 года, ближе к вечеру, по центральной лестнице Смольного поднимался среднего роста, крепко сложенный человек. По фуражке полувоенного образца и хромовым начищенным сапогам в нём без особого труда можно было угадать одного из партийных руководителей. То был Сергей Миронович Киров, - первый секретарь Ленинградского обкома партии. Первый человек в городе на Неве.

Он, не торопясь, прошел на третий этаж, а там направился в сторону своего кабинета в конце длинного коридора. По пути встретил знакомого референта, перекинулся с ним парой фраз и продолжил путь дальше. Он только приехал из своей квартиры в доме № 26/28 по улице Красных Зорь (ныне – Каменноостровский проспект), где с утра готовился к выступлению на партактиве во дворце Урицкого. Несмотря на то что рабочий день у Кирова, как и у всех прочих руководителей, можно было назвать «рабочей ночью» (именно по ночам с некоторых пор стал всех приучать работать тов. Сталин), в тот вечер, по воспоминаниям близких, он пребывал в приподнято-боевом настроении. Казалось, ничто не предвещало трагедии.

Сергей Миронович еще при входе на третий этаж предупредил телохранителя:

– Дальше – один…

Он шёл по гулким коридорам Смольного, погрузившись в свои мысли, а где-то там, за поворотом, замешкался личный охранник. Потом… раздались звуки выстрелов.

Вот что вспоминал сотрудник ленинградского исполкома М. В. Росляков, находившийся в тот трагический день в Смольном: «...Вдруг в пятом часу мы слышим выстрелы – один, другой... Сидевший у входных дверей кабинета Чудова завторготделом А. Иванченко первым выскочил в коридор, но моментально вернулся. Выскочив следом за Иванченко, я увидел страшную картину: налево от дверей приемной Чудова в коридоре ничком лежит Киров (голова его повернута вправо), фуражка, козырек которой уперся в пол, чуть приподнята и не касается затылочной части головы; слева под мышкой – канцелярская папка с материалами подготовленного доклада: она не выпала совсем, но расслабленная рука ее уже не держит. Киров недвижим, ни звука, его тело лежит по ходу движения к кабинету, головой вперед, а ноги примерно в 10-15 сантиметрах за краем двери приемной Чудова. Направо от этой двери, тоже примерно в 15-20 сантиметрах, лежит какой-то человек на спине, руки его раскинуты, в правой находится револьвер...»

Когда к кабинету Кирова стал стекаться ошарашенный случившимся чиновничий народ, он увидел такую «картину»: лежащий в луже крови труп «самого» и рядом рыдающий в истерике мужичок с наганом в руке, сквозь всхлипывания повторяющий одну и ту же фразу:

– Я отомстил! Отомстил!.. Нет, это не я…

Хотя кое-кто уверял: револьвер находился рядом с убитым, и тут же лежал свалившийся в обморок незадачливый убийца. Кое-кто другой ясно видел, что в первые секунды после выстрелов убийца был не одинок, и от распластанной на полу агонизирующей жертвы быстрым шагом удалялся… охранник, пряча в кобуру наган. Нашлись и те, кто успел заметить: в приёмной Кирова сидела некая рыжеволосая дама, «близкая знакомая» убитого. А ещё шептались, что вторым выстрелом покушавшийся пытался убить себя, но от возбуждения промахнулся…

Многовато было этих самых «кое-кого», мельком увидевших, заметивших, запомнивших.

Официальная версия тех лет гласила: то было организованное убийство Кирова оппозицией в лице злостных врагов Советской власти Зиновьева и Каменева, натравивших истерика Николаева на сталинского соратника.

Но так ли это?

Версий убийства Кирова много

Фото: РИА Новости

* * *

«1 декабря, в 16 часов 30 минут в городе Ленинграде, в здании Ленинградского Совета (бывший Смольный), от руки убийцы, подосланного врагами рабочего класса, погиб секретарь Центрального и Ленинградского комитетов ВКП(большевиков) и член Президиума ЦИК СССР товарищ Сергей Миронович Киров. Стрелявший задержан. Личность его выясняется».

«Правда», 2 декабря 1934 г.

…Последний раз Сталин облобызал улыбающегося «брата Мироныча» за день до роковых выстрелов в Смольном; несколько дней спустя генсек прикоснётся сухими сжатыми губами к ледяному лбу своего товарища, когда тот будет лежать в обитом кумачом деревянном гробу. Казалось, ничто не предвещало такой трагичный финал их долгой безупречной дружбы; и никто не мог предположить столь страшную развязку навеки связанных одной судьбой старых партийных соратников. Быть может, кто-то и знал, возможно, даже сам Сталин. Нам же остаётся лишь беспрестанно гадать – как гадали уже тогда, сразу после убийства; как гадают сейчас и будут рыться в архивах ещё долгие годы. Потому что не бывает лёгких отгадок в сложно закрученных криминальных сюжетах.

ВЕРСИИ

Любой криминалист (если он действует не по указке сверху, подгоняя факты под «нужные» выводы), занятый расследованием убийства, всегда начинает с азов, а именно – с установления причинной связи и определения времени, места, способа, орудия и средства совершения преступления.

И, конечно, его мотив, - кому оно выгодно? Ведь, как известно, нет следствия без причины.

Версий убийства Кирова много. Но из сонмища правдоподобных, загадочных и откровенно фантастических наиболее «устоявшимися» на сегодняшний день являются следующие:

- политический заказ Сталина;

- теракт Троцкого через сотрудников иностранных посольств (операция «Консул»);

- убийство силами внутренней оппозиции;

- бытовое убийство (по причине личной мести или из ревности).

Расхожие версии, связанные с «политическим заказом» тов. Сталина или «контрой» Троцким, оставим неприкосновенными. Этой тематике посвящены тысячи страниц научных и не совсем исследований. Тонны бумаги и литры чернил ушли на то, чтобы сделать из советского генсека «самого мудрого» и «великого» вождя, вовремя разоблачившего происки врагов Советской власти в лице троцкистско-зиновьевского «отребья»; столько же потрачено для доказательства обратного: более страшного тирана, чем Сталин, не было со времён Нерона и Навуходоносора.

В дополнение к этому можно назвать так называемый «немецкий след» и «заговор родственников». Первый ведёт к бывшим соседям Николаева, немцам по национальности, которые якобы обеспечивали контакт убийцы с германскими спецслужбами. Ну а присутствие в Смольном в момент покушения поблизости родственников Николаева, в том числе – жены, – некоторых исследователей навело на мысль о заговоре сочувствующих убийце родственников.

Таким образом, версий хватает. Напомню лишь, что Сталин и Киров крепко дружили. Маленький, но весьма убедительный факт. Приезжая в Москву, Киров почти всегда останавливался у Кобы. Мало того, проектируя Ближнюю дачу, Сталин распорядился, чтобы одна из комнат – самая просторная и светлая – изначально принадлежала его «брату» во время визитов того в столицу. После трагедии 1 декабря никто из соратников не удосужится такой чести.

На развороте подаренной однажды Кирову книги Сталин напишет: «Другу моему и брату любимому». С годами они, действительно, станут как братья. Уезжая на отдых к морю, генсек зазывает с собой «Мироныча»; а когда тот на охоте убивает кабана, часть «трофея» отправляет в Кремль. Сергей Миронович обожает играть со Светланой, дочерью Сталина, – и последний это поощряет: любящий отец, Иосиф Виссарионович искренне сочувствует бездетному соратнику…

Говоря о Троцком, напомню лишь, что, согласно плану операции «Консул», террористы, планировавшие убийство лидера ленинградских большевиков, якобы держали связь с консулом одной из европейских стран. Им оказался некто Бисенексс, посланец латвийского президента Ульманиса, высланный из СССР в январе 1935 года. Интересно было бы напомнить, что в 1941 году, вскоре после присоединения Прибалтики к СССР, бывший консул Латвии в Ленинграде будет арестован и допрошен советскими органами безопасности. Так вот, Бисенексс всячески отрицал какую-либо связь как с Николаевым, так и с Котолыновым, расстрелянными в связи с убийством Кирова.

Сталин и Киров крепко дружили. Маленький, но весьма убедительный факт. Приезжая в Москву, Киров почти всегда останавливался у Кобы

Не выдерживает критики и версия, согласно которой, Кирова убили заговорщики из группы Котолынова, стоявшие на платформе троцкистско-зиновьевского блока. «Котолыновцы» якобы не могли простить «Миронычу» нападки на ленинградских оппозиционеров.

Зато «бытовуха», так раздражавшая советских партаппаратчиков долгие годы, откровенно замалчивалась. Слишком уж привычным казался образ большевистского вождя – человека смелого, напористого, принципиального и… морально устойчивого. Всё, что выходило за рамки указанного, относилось к разряду «табу» – страшного и непростительного с точки зрения тогдашних властей. Оттого ставшего сегодня ещё более любопытно-загадочным…

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ЗИМЫ

Но начнём с хронологии событий.

Тот день для Сергея Мироновича был важен. 1 декабря в Ленинграде (как я уже говорил) планировалось собрание партийного актива, посвящённого итогам ноябрьского Пленума ЦК ВКП(б) (главным итогом была отмена продовольственных карточек.) Начало – в 18 часов, место – дворец им. Урицкого (бывший Таврический). Основной докладчик - первый секретарь Ленинградского обкома. По этой причине ехать Кирову в Смольный не имело смысла, весь день он готовился к докладу. Дома. Один. (Жена Кирова, Мария Львовна Маркус, по причине плохого здоровья выехала с сестрой на дачу в Толмачёво.) Иногда на улицу Красных Зорь 26/28 заезжала курьер, М. Фёдорова, привозившая нужные материалы.

Из воспоминаний Фёдоровой:

«Я в этот день была у Сергея Мироновича четыре раза, возила к нему материалы. В этот день он не должен был быть в Смольном, так как готовился к докладу…»

Ближе к 16 часам Киров, позвонив в гараж, попросил своего второго шофёра Ф. Ершова подать автомобиль (первым шофёром Кирова был С. М. Юдин). Выйдя на улицу, он прошёл несколько кварталов пешком; впереди него двигался охранник Н. Трусов, позади – ещё двое. Дойдя до моста Равенства (бывшего Троицкого), первый секретарь сел в машину и отправился в Смольный. В обком прибыли около 16.30. За семь минут до роковых выстрелов…

Именно в это время в Смольном оказался и Николаев. Как позже показал на допросе убийца, туда он явился где-то в 13.30, пробыв в здании около часа. Ему во что бы то ни стало нужно было приобрести пригласительный билет на то самое собрание партактива, где должен был выступать Киров. Старый знакомый, некто Петрашевич, пообещал с билетом помочь, предложив зайти вечером. Проболтавшись на улице до 16.30, Николаев вернулся. А потом увидел того, кого планировал застрелить на заседании партактива.

Сергей Миронович обожает играть со Светланой, дочерью Сталина, – и последний это поощряет: любящий отец, Иосиф Виссарионович искренне сочувствует бездетному соратнику

Во всей этой драматичной истории есть несколько странных «случайностей». Во-первых, сам приезд Кирова в тот день в Смольный – уже случайность. Причём – главная.

Из воспоминаний М. Рослякова: «…Мы у себя в бюро заканчивали заказанную С. М. Кировым справку; я позвонил в обком к Н. Ф. Свешникову, чтобы узнать, когда сдать для Кирова материал. Николай Федорович сказал, что Сергея Мироновича в Смольном нет и вряд ли будет. "Звони ему на квартиру". На звонок ответил Киров, попросил прислать справку ему домой. И добавил, чтобы я обязательно был у Чудова на комиссии… Киров не должен был 1 декабря заезжать в Смольный, но он приехал».

Очень важный вопрос: почему С. М. Киров приехал в Смольный?

Сохранилось одно свидетельство – по сути, историческое. Последними, с кем разговаривал Киров, были некто П. П. Семячкин, секретарь Хибиногорского горкома партии, и референт одного из отделов Н. Г. Федотов. Первого Сергей Миронович встретил между вторым и третьим этажами Смольного; второго – уже на третьем, за несколько минут до гибели.

Вот что рассказывал Семячкин: «...С утра зашел в Смольный и пробыл там примерно до 16 часов, после чего начал спускаться с 3-го этажа вниз в столовую. В это время на лестнице второго этажа неожиданно встретил Сергея Мироновича, поздоровался и начал говорить, что собираемся от­праздновать пятую годовщину Хибиногорска, и шел с ним рядом в обратном направлении со 2-го на 3-й этаж. По дороге Мироныч мне сказал: "Сейчас иду к секретарям согласовывать проект решения по докладу на пленуме, завтра приди утром, и мы договоримся о поряд­ке празднования". После этого разговора я простился с ним в кори­доре третьего этажа и пошел вниз в столовую».

Сергей Миронович личной охраной явно тяготился

Фото: РИА Новости

Итак, причина ясна: Киров явился в Смольный для «согласования проекта решения по докладу на пленуме». По крайней мере, так заявил он сам. Да и с референтом Федотовым говорил только об активе (тот отвечал за подготовку проекта резолюции). Сомневаться не приходится: Киров приехал в Смольный исключительно по входившим в его компетенцию партийным делам.

А ещё – для встречи, назначенной на 16.30. Нет, не с той, которая сидела в приёмной. А совсем с другим человеком – Филиппом Медведем, начальником Управления НКВД по Ленинградской области. По всей видимости, требовалось обсудить кое-какие дела.

Встреча убийцы с жертвой произошла опять же по трагической случайности. Сергей Миронович вошёл в здание, а Николаев – собирался его покинуть. Столкнулись в коридоре третьего этажа.

Из показаний Николаева на допросе:

«…Поднявшись на третий этаж, я зашел в уборную, оправился и, выйдя из уборной, повернул налево. Сделав два-три шага, я увидел, что навстречу мне по правой стене коридора идет Сергей Миронович Киров на расстоянии пятнадцати-двадцати шагов. Я, увидев Сергея Мироновича Кирова, остановился и отвернулся задом к нему, так что, когда он прошел мимо, я смотрел ему вслед в спину. Пропустив Кирова от себя на десять-пятнадцать шагов, я заметил, что на большом расстоянии от нас никого нет. Тогда я пошел за Кировым вслед, постепенно нагоняя его. Когда Киров завернул налево к своему кабинету, расположение которого мне было хорошо известно, вся половина коридора была пуста – я подбежал шагов пять, вынув набегу наган из кармана, навел дуло на голову Кирова и сделал один выстрел в затылок. Киров мгновенно упал лицом вниз.

Я повернулся назад, чтобы предотвратить нападение на себя сзади, взвел курок и сделал выстрел, имея намерение попасть себе в висок. В момент взвода курка из кабинета напротив выскочил че­ловек в форме ГПУ, и я поторопился выстрелить в себя. Я почувст­вовал удар в голову и свалился. Когда я очнулся и постепенно начал приходить в себя, я подумал, что сейчас умру. Ко мне кто-то под­бежал, меня стали осматривать и унесли в комнату».

ПРОСЧЕТЫ ОХРАНЫ

В момент встречи Кирова с Николаевым где-то рядом должны были находиться охранники. Как произошло, что «объект» оказался лицом к лицу с посторонним? И не просто с посторонним – один на один с вооружённым человеком?

Обеспечение безопасности первого секретаря обкома было возложено на 4-е отделение (начальник – М. И. Котомин) Оперативного отдела (начальник – А. А. Губин) УНКВД по Ленинградской области. В подчинении начальника отделения находились сотрудники комендатуры Смольного и группа личной охраны. К концу 1934 года численность личной охраны возросла до 12 человек.

Охрану Кирова в тот день осуществляло аж девять человек! Четверо из группы личной охраны и пятеро сотрудников местной комендатуры. Да и приехал Сергей Миронович в Смольный под надёжной охраной двоих работников НКВД – оперативного комиссара Паузера и сотрудника группы Лазюкова. У главного входа в Смольный их встретили двое оперативников – Александров и Бальковский; тут же присутствовал и помощник коменданта Смольного Погудалов. Поздоровавшись, охранники разошлись. Ошибка принявших под охрану Кирова оперативников заключалась в том, что послушались не строгой строки служебной инструкции, а указания патрона. А потому, передав «объект» «личнику», остались внизу, хотя обязаны были сопроводить до кабинета. Фатальная оплошность, стоившая жизни не только Кирову, но и сотням других, не имевших к инциденту никакого отношения.

И ещё. Охрану первых лиц снаружи осуществляли трое сотрудников комендатуры. Они не являлись личными телохранителями. «Личник» ждал внутри. В тот раз им оказался оперативный комиссар Михаил Борисов. Его подстраховывал ещё один сотрудник комендатуры – дозорный третьего этажа, некто Н. Дурейко. В обязанности Борисова входило сопровождение «объекта» в пределах Смольного; во время нахождения Кирова в своём кабинете он должен был ждать указаний в приёмной секретаря Н. Ф. Свешникова. Как говорится, ни вправо, ни влево – всё по инструкции. Поэтому не совсем понятно, как в момент покушения охранник оказался «где-то за углом» коридора, на расстоянии не менее 20 шагов. Почему? Скорее, по той причине, что сам Сергей Миронович личной охраной явно тяготился.

Менее чем за месяц до этого начальник Оперативного отдела (Оперода) УНКВД по Ленинградской области А. Губин докладывал по инстанции, что Киров категорически против личной охраны. В результате, вопрос о выделении так называемого официального «личника» остался в подвешенном состоянии. Во что это вылилось, хорошо известно. Из трёх охранников, которые обязаны были сопроводить Кирова до его кабинета, на пути убийцы не оказалось ни одного! И когда Николаев, выйдя из туалета, увидел человека, за которым так долго и безнадёжно охотился, рука сама потянулась за наганом.

Наиважнейший вопрос: успел ли перед происшествием охранник Борисов увидеть Николаева? И если – да, – то почему не задержал? Всё просто: эти двое, оперкомиссар и убийца, встретились… в дверях туалета. Николаев выходил оттуда, а Борисов входил. Охранник тоже человек – он отлучился по вполне человеческой надобности. Именно поэтому в момент покушения его не оказалось рядом. Чудовищное головотяпство! А не задержал постороннего потому, что хорошо того знал: одно время Николаев работал в обкоме, то есть был как бы «из своих», а значит, и не посторонний вовсе…

Увидев Кирова, Николаев (как он признался на допросе) заметно растерялся, у него даже закружилась голова – пришлось прислониться к стенке. За минуту до выстрелов злоумышленника успела заметить уже знакомая нам курьер М. Ф. Фёдорова.

«...Я видела Николаева, который стоял у стенки, – рассказывала она. – Я удивилась тому, что он, стоя у стенки, странно качался и одна его рука была заложена за борт. Я хотела подойти к нему, но не успела, о чем после очень жалела, т. к. если бы я подошла, то, конечно, отвлек­ла бы его внимание. Я не видела, что сзади шел Сергей Миронович. Я думала, что Николаеву худо».

«Классика» покушенческого жанра – Линкольн и Бутс, Урицкий и Каннегисер, Ленин и Каплан… Везде одно и то же: пренебрежение к личной охране неминуемо заканчивается трагедией.

В нашей отечественной истории было много выдающихся людей, смерть которых до сих по остается загадкой. Российский революционер, советский государственный и политический деятель Сергей Миронович Киров - один из них

Фото: РИА Новости

НЕУДАЧЛИВЫЙ САМОУБИЙЦА

Другой важный вопрос: почему Николаев не смог застрелиться? Не сумел, не захотел или помешали? Судя по его признанию, всё-таки помешали. Кто?

Как оказалось, в момент покушения рядом находилось несколько свидетелей, в частности – работники Смольного. Так, в задней части коридора работала группа рабочих. Одним из них был электромонтёр Смольного некто С. А. Платыч. Как он потом показал на следствии, после первого выстрела прямо со стремянки, на которой находился, бросил в Николаева молоток. «Орудие пролетариата» решило участь покушавшегося: удар пришелся по голове убийцы. После чего у того дрогнула рука. Пуля от второго выстрела, пройдя мимо виска, угодила куда-то в стену. На одном из допросов Платыч пошёл дальше, рассказав, что, подбежав после этого к Николаеву, ударил того кулаком по голове и сбил с ног.

Интересно, что на первом допросе, состоявшемся 1 декабря (по горячим следам), электромонтёр не упомянул, что ударил Николаева кулаком. Хотя это не меняет сути дела: Платыч всё видел и даже, если верить его показаниям, первым обезоружил убийцу. (Вместе с рабочими – Васильевым и Леонником – он принялся скручивать руки Николаева первым попавшимся под руку проводом.)

Из показаний С. А. Платыча:

«Дойдя по коридору до угла левого коридора, мы увидели, что с нами поравнялся т. Киров. Васильев попросил меня закрыть стеклянную дверь на левом коридоре, которая ведет в 4-ю столовую. Я побежал впереди Кирова шагов на 8, вдруг услыхал сзади выстрел. Когда я обернулся, раздался второй выстрел. Я увидел, что т. Киров лежит, а второй медленно сползает на пол, опираясь на стену. У этого чело­века в руках находился «наган», который я взял у него из рук. Когда я у стрелявшего в т. Кирова брал «наган», он был как будто без чувств».

Это же, к слову, мог наблюдать и стоявший в момент покушения у ближнего коридорного поворота директор Ленинградского цирка Цуккерман, ждавший находившегося на заседании у Чудова ректора Ленинградского университета Позера.

И последнее. В момент покушения на Кирова начальник Управления НКВД по Ленинградской области Филипп Демьянович Медведь находился в своём рабочем кабинете, в здании на Литейном проспекте, дом 4. Тем не менее через считанные минуты вместе со своим заместителем Фоминым примчался в Смольный. И уже через пятнадцать(!) минут состоялся первый допрос. Но до этого были сделаны важные указания: блокирован Смольный, перекрыты все входы и выходы из здания; находившихся там в момент убийства лиц надлежало немедленно задержать и допросить. К «штабу революции» подтягивалось три десятка опытных работников ОГПУ. Начались оперативно-следственные мероприятия…

ПЕРВЫЙ ДОПРОС

Так вот, насчёт первого допроса. Допрашиваемой оказалась Мильда Драуле, находившаяся в момент убийства в приёмной Кирова. Но не это было главным. Главное – что она являлась супругой Николаева, стрелявшего в большевистского вождя. Что эта женщина делала в приёмной Сергея Мироновича? – главный вопрос, который интерсовал следователей. Ведь Киров в тот день совсем не собирался приезжать в Смольный, в чём многие были абсолютно уверены.

Или всё-таки собирался? Только знал об этом лишь узкий круг лиц, в том числе – Драуле? А если был в курсе и Николаев? Но последний, произведя выстрелы, повёл себя странно: в течение нескольких часов он бился в каком-то истерическом припадке. Поэтому пока допрашивали только его жену. Заодно в тот же вечер на квартире Николаева (улица Батенина, 9/39, кв. 17) был произведен обыск и оставлена чекистская засада.

* * *

Из официального сообщения советских газет.

«…Данными Народного Комиссариат Внутренних Дел установлены следующие обстоятельства смерти товарища Кирова С. М. 1 декабря т. Киров готовился к докладу об итогах ноябрьского Пленума ЦК ВКП (б)... Около кабинета т. Кирова в Смольном, где обычно происходит прием посетителей, Николаев в момент, когда т. Киров проходил в свой служебный кабинет, подойдя сзади, выстрелил из револьвера в затылок товарищу Кирову. Убийца тут же был задержан. Смертельно раненный т. Киров в бессознательном состоянии был перенесен в кабинет, где ему была оказана первая медицинская помощь. Прибывшие профессора Добротворский, Джанелидзе, Гесс и другие застали т. Кирова без пульса и дыхания. Несмотря на принятые ими меры (впрыскивание адреналина, эфира, камфары и кофеина, а также применение искусственного дыхания), вернуть товарища Кирова к жизни не удалось, и врачи констатировали смерть».

В Кирова стреляли напротив кабинета второго секретаря Ленинградского обкома партии Михаила Семёновича Чудова. Остывающее тело перенесли в кабинет убитого, где, уложив на стол заседаний, начали оказывать первую медицинскую помощь. В первые минуты вернуть Сергея Мироновича к жизни пыталась прибежавшая из местной санчасти доктор М. Гальперина. Вскоре в Смольный стали прибывать вызванные туда именитые светила медицины – Добротворский, Джанелидзе и пр.

Из воспоминаний Марии Давыдовны Гальпериной:

«…Руки продолжают делать искусственное дыхание, но жизнь вдохнуть в него я не в силах. А может быть, я оши­баюсь, может вот эти профессора, которыми сейчас заполняется кабинет С. М. Кирова, его спасут? Их сейчас много в кабинете: профессор Добротворский, Гессе, доктор Вайнберг... В этот момент подошел крупнейший хирург страны профессор Джанелидзе, он спросил меня: "Кто первый видел Кирова после выстрела?" – "Я". – "Он был еще жив?" – "Нет, – ответи­ла я, – он погиб сразу же". – "Так почему вы до сих пор делаете искусст­венное дыхание?" – "Потому что хочу его спасти". – "Не спасете уже, – с горечью отвечал профессор. – "Всё.... Перед смертью мы бессильны"».

Как развивались события в течение первых часов после убийства видно из следующего документа, представленного ниже. Документ этот – Акт и медицинское заключение о смерти С. М. Кирова.

«Тов. Киров был ранен в 16 час, 37 мин. около приемной тов. Чудова. При первом осмотре Богеном, Росляковым, Фридманом об­наружен тов. Киров лежащим лицом вниз с вытянутыми ногами и лежащими по бокам руками. Причем, изо рта и носа сгустками текла кровь; кровь частично была и на полу. В двух-трех шагах от него, распластавшись, лежал другой, неизвестный, человек.

Через 7-8 минут после этого тов. Киров был перенесен в его кабинет. В это время, при переносе у тела явилась доктор Гальпери­на, которая констатировали цианоз лица, отсутствие пульса и ды­хания, широкие не реагирующие на свет зрачки. Сразу к ногам были положены горячие бутылки и произведет искусственное дыхание. При осмотре была констатирована рана в затылочной области. Впереди в лобной части слева оказалась большая гематома (крово­подтек). Была наложена давящая повязка и введена камфора по два кубика три раза, кофеин два кубика два раза. Продолжалось искус­ственное дыхание.

Прибыл врач Черняк в 16 ч. 55 мин.

Врач Черняк застал тов. Кирова на столе, полное отсутствие пульса и дыхания, цианоз лица, синюшность конечностей, расши­ренные зрачки, нереагирующие на свет. Была вспрыснута камфора и кофеин, продолжалось искусственное дыхание.

В 5 ч. 10 мин. прибыл доктор Вайнберг и доктор Фейертат, док­тор Цацкин и сразу за ними профессор Добротворский (прибыл в 5 ч. 15 м.).

Профессор Добротворский констатировал резкий цианоз лица, расширение зрачков, нереагирующих на свет, полное отсутствие пульса и отсутствие сердечных тонов при выслушивании сердца. Было продолжено искусственное дыхание, был дан кислород и был вспрыснут внутрисердечно один куб. сантиметр адреналина, а также дигален. Было заметно, что синюшность теряется, продол­жалось искусственное дыхание еще в течение минут 25-ти.

В 5 ч. 40 мин. прибыл профессор Джанелидзе.

Он застал тов. Кирова, когда ему производилось искусственное дыхание. При исследовании констатировал: пульса и дыхания нет, тоны сердца не выслушиваются. Положение признано совершенно безнадежным. Несмотря на это, еще некоторое время производи­лось искусственное дыхание. Зрачки расширены до максимума и на свет не реагировали. Установлена смерть.

На фуражке тов. Кирова найдено сзади слева сквозное отверс­тие от пули. На черепе сзади на 5 пальцев от левого уха в области мозжечка имеется входное отверстие с небольшим кровоподтеком. Пальцами прощупывается входное отверстие пули в чешуе заты­лочной кости. Над левой надбровной дугой припухлость от подкож­ного кровоизлияния.

Заключение: Смерть наступила мгновенно от повреждения жизненно важных центров нервной системы».

Дата и время составления Акта: 1 декабря 1934 года, 19 часов 55 минут.

Подписались: Д. Г. Боген (завгорздравотделом), доцент Цацкин (замзавгорздравотделом); профессора: Добротворский, Джанелидзе, Гессе; врач М. Д. Гальперина; Д. Фейертат (хирург лечебной комиссии); С. Мамушин (начальник лечебно-санитарного отдела Ленинградского управления НКВД) и пр.

ВСКРЫТИЕ

На следующий день в секционной при больнице им. Свердлова было проведено вскрытие тела. При патолого-анатомическом исследовании присутствовали: профессор патологической анатомии 1-го ЛМИ Г. В. Шор, про­фессор нормальной анатомии Военно-медицинской Академии В. Н. Тонков, профессор хирургии Военно-медицинской Академии В. И. Добротворский, профессор рентгенологии Инсти­тута Усовершенствования врачей С. А. Рейнберг и другие.

Из протокола вскрытия:

«...Труп т. Кирова С. М. был доставлен в больницу им. Свердлова в 10 ч. 55 м. и здесь были произведены 4 рентгеновских снимка черепа.

На рентгеновских снимках черепа, произведенных в различных положениях исследования (в переднем (лобном), заднем (затылоч­ном), в правом и левом положениях) определяется калиберная пуля – определяется в левой половине черепной полости на 2 см от височной поверхности черепа...

На покойном в момент выстрела находился головной убор в виде фуражки военного образца из сукна цвета хаки. Сзади на околыше фуражки влево на полтора сантиметра от заднего шва на 3-4 мм выше нижнего края околыша располагается отверстие от пули с темными, по-видимому, закопченными краями.

Наружный осмотр: Покойному 48 лет от роду. Покойный ростом 168 сантиметров, пикнического телосложения. Трупное окоченение хорошо выражено в мышцах нижней челюсти и мышцах нижних конечностей. Покровы отлогих частей туловища, шеи и конечностей заняты темно-багровыми трупными пятнами, исчезающими при давлении паль­цами. Ногти рук синюшны. Общий цвет кожи покровов бледный. Волосы на голове густые, черного цвета, с небольшой проседью, дли­ною до 4-5 сантиметров. Лицо чистое. Глаза закрыты; зрачки умеренно расширены, причем левый зрачок немного больше, чем пра­вый. Хрящи и кости носа на ощупь целы. В левом носовом ходе ко­рочки запекшейся темно-красноватого цвета крови... В затылоч­ной области волосы густо смочены жидкой кровью, выбегающей почти беспрерывной струйкой из имеющейся здесь раны кожных по­кровов.

Внутренний осмотр: После обычного кожного разреза под отвороченными на лицо по­кровами в левой лобной области обнаружен обширный кровоподтек размерами поперечный 14 см., верхне-нижний 5 см... При от­ворачивании левого полушария головного мозга над левой половиной мозжечкового намета обнаружена пуля, немного помятая, но с цель­ной оболочкой (пуля тупоносая оболочечная калибра НАГАН). Левая половина намета порвана в двух местах: 1) около левой поперечной пазухи тотчас у входного отверстия пули и 2) на границе передней и средней трети намета. Вещество левого полушария мозжечка между этими двумя дефектами его поверхности размозжено...

До производства судебно-медицинского исследования трупа с лица и обоих рук покойного профессором М. Г. Манизером сняты гипсовые слепки, а по окончании исследования в присутствии про­фессора В. Н. Тонкова, прозектором В. И. Витушинским произведено бальзамирование тела.

Заключение: На основании обстоятельств дела и найденных при исследовании трупа С. М. КИРОВА изменений комиссия приходит к следующим вы­водам:

1. Покойный находился до данного происшествия во вполне удов­летворительном для своего возраста состоянии здоровья.

2. Смерть последовала в результате огнестрельного ранения че­репа, сопровождавшегося тяжелым повреждением вещества моз­жечка и левого полушария большого мозга, множественными пере­ломами черепных костей, а также сотрясением мозга при падении и ударе левой половиной лба о пол.

3. Расположение входного отверстия пулевого ранения влево и кверху на один сантиметр от наружного затылочного бугра и окон­чание пулевого канала у треугольного дефекта в области наружного конца надбровной дуги на границе ее со скуловым отверстием заставляет считать, что выстрел в данном случае был произведен сзади и снизу в направлении вперед и слегка кверху.

4. Найденная при вскрытии тупоносая оболочечная пуля типа револьвера НАГАН определяет оружие, которым было совершено преступление. Обстановка нападения и направления пулевого кана­ла позволяют считать, что выстрел был произведен на близком рас­стоянии.

5. Трещины черепа, распространяющиеся на значительную дли­ну преимущественно спереди назад от упомянутого треугольного де­фекта в лобной части могут быть объяснены падением тела на твер­дый пол и ударом лобной кости, уже поврежденной изнутри пулей.

6. Определенное рентгенографически положение пули носиком кзади и кверху, подтвержденное на вскрытии, находит себе объяс­нение в том, что пуля, раздробив кость и потеряв живую силу, по­вернулась осью и отклонилась назад, опустившись по пулевому ка­налу.

7. Полученное огнестрельное ранение черепа, сопровождавшееся столь тяжелыми повреждениями, должно быть отнесено по свой­ствам своим к разряду тяжких, безусловно смертельных телесных повреждений».

Бальзамирование тела было произведено не случайно: все знали, вот-вот в Ленинград прибудет Сталин…

РАЗГОВОР С ЧЕКИСТАМИ

Допросы проводились в областном Управлении НКВД, на Литейном, 4. Задержанный на месте преступления не стал исключением. Убийцу обезоружили и препроводили в следственный изолятор, где после долгих попыток чекистов привести человека в себя он, наконец, был допрошен. Имя подозреваемого вскоре установили: им оказался Леонид Васильевич Николаев, временно безработный. Револьвер системы «наган» образца 1895 года, № 24778, с пятью патронами и двумя стреляными гильзами в барабане, изъятый с места преступления, принадлежал ему же, Николаеву (на право ношения оружия имелось разрешение).

Ещё будучи в Смольном, пока первая группа чекистов тормошила подозреваемого, с трудом выдавливавшего из себя первоначальную информацию, связанную с именем, отчеством и местом проживания, их коллеги допрашивали Мильду Драуле, бывшую работницу обкома, оказавшуюся, как уже говорилось, супругой того самого Николаева, которого пытались привести в себя чекисты.

Лишь ближе к полуночи тот начал давать показания. Хотя и продолжал вести себя несколько странно. Вместе с тем выяснилось, что незадолго до убийства Кирова Николаев уже задерживался за ношение огнестрельного оружия. Произошло это незадолго до происшествия, 15 октября. В тот день его взяли у подъезда дома Кирова, после чего доставили в 17-е отделение милиции, откуда переправили в УНКВД. Но дело, что называется, «замяли»: то ли потому, что коммунист Николаев являлся бывшим сотрудником Смольного (а значит, не совсем уж посторонним человеком); то ли, как перешёптывались, его отпустили по прямому указанию самого Ивана Запорожца, заместителя начальника областного управления НКВД (об этом же на допросах твердили охранники). Хотя в те годы попасть в Смольный мог почти любой, предъявив на входе… партбилет. А заветная книжица у Николаева как раз имелась. По ней и пропустили…

***

Уже в первые минуты после покушения кое у кого зародилось сомнение: а Николаев ли стрелял в Кирова? Действительно, глядя на жалкого дрожащего человека у тела убитого, многие ловили себя на мысли, что где-то уже видели и это бледное лицо, и глубоко посаженные глаза и тонкие, чуть поджатые, губы. Они не ошибались: в Смольном его многие знали, потому как тот не раз бывал здесь как по служебным, так и по иным делам.

Таким образом, разматывая столь непростой клубок, чекисты столкнулись со множеством вопросов. Тем не менее, к приезду в Ленинград Самого у них уже было сформулировано более-менее чёткое видение мотива и организации покушения, тем более что убийца, его оружие и многочисленные свидетели оказались в полном распоряжении следствия.

ПРИЕЗД ВОЖДЯ

Сталин прибыл в Питер курьерским поездом утром следующего дня, привезя с собой солидную свиту «помощников». (Вместе с генсеком на «Красной стреле» приехали В. Молотов, К. Ворошилов, А. Жданов, Н. Ежов и А. Косарев. Кроме того, в окружении лучших сотрудников НКВД явился и Генрих Ягода. Дело об убийстве Кирова принял к производству заместитель наркома внутренних дел СССР Яков Агранов.) И хотя с виду Иосиф Виссарионович был спокоен, внутренне кипел от негодования. Поговаривали, завидев начальника областного управления НКВД Филиппа Медведя, Сталин, не говоря ни слова, тяжело («по-медвежьи») выдал ему тяжеленную оплеуху.

***

Чьи показания могли в первую очередь заинтересовать генсека? Конечно же, личного охранника Кирова, видевшего хозяина последним. Им оказался, как мы уже знаем, Борисов, прибежавший к месту трагедии чуть ли не одним из последних, когда совсем другие люди, обезоружив, скрутили убийцу. Так что у Сталина вопросов к этому самому Борисову было предостаточно. Хотя что было взять с без пяти минут пенсионера, прошляпившего своего шефа?

За свидетелем отправили грузовик с двумя оперативниками – некими Виноградовым и Малием. И стали ждать. Не дождались. Главный подозреваемый, угодив в самый неподходящий момент в автомобильную аварию, как выяснилось, оказался в реанимации.

– Дык… гнали же, торопились, а машину – раз! – и занесло, кузовом прямо о стену дома, – запинаясь, оправдывались оперативники. – Борисов в кузове сидел – ему больше всех и досталось…

Сталин, гневно крякнув, прохрипел:

– Ротозеи…

Но зарубинку в своей цепкой памяти оставил…

Ну что ж, придётся начинать с нуля. Хотя «нуль» – не значит «ноль»: кое-что всё же имелось. Во-первых, задержанный на месте преступления Николаев. А ещё – Мильда Драуле, супруга стрелявшего. И во-вторых, найденный наган, принадлежавший этому самому Николаеву.

С первых же допросов стало ясно: коротышка Николаев – та ещё птица. Когда следователь в присутствии заместителя начальника областного управления НКВД Запорожца поинтересовался, откуда тот взял револьвер, подозреваемый, ничуть не смутившись, показал на высокого начальника:

– А почему спрашиваете у меня? Вот у него и спросите…

Заваруха вырисовывалась явно с политическим уклоном. А раз так, без оппозиции обойтись никак не могло! Значит… значит, Зиновьев, Каменев и прочие вчерашние «товарищи», скатившиеся в оппозицию. Наверняка действовали по наводке Троцкого.

– Видать, из ревности, товарищ Сталин, – сказал кто-то, явно желая сгладить ситуацию. – Говорят, этот Николаев уж сильно любил свою Драулю…

– Цыц, ну-ка! – осадил всех Хозяин. – Тут без Троцкого не обошлось. Вот и спросим у Зиновьева с Каменевым…

Через несколько дней после гибели тело Сергея Мироновича Кирова траурным поездом доставили в Москву. Правительством было принято решение похоронить прах лидера ленинградских большевиков рядом с Мавзолеем Ильича.

НИКОЛАЕВ

Теперь непосредственно о Николаеве. Странное дело, в те декабрьские дни тридцать четвёртого года о нём почти не писали. О подосланном злостном убийце – да, говорили. И газеты, и радио. А вот о личности самого «злодея» сведения собирали по крупицам, оставляя трудящихся в неведении. Когда же спустя несколько месяцев на плаху пойдут совсем невиновные, имя убийцы вообще затеряется среди зиновьевцев и прочих оппозиционеров. Как-то так получилось, что Николаев уже никого не будет интересовать. Действительно, кому нужен непосредственный исполнитель, если на чистую воду вывели истинных врагов Советской власти – заказчиков убийства второго человека в партийной иерархии? Отсюда домыслы и мифы – вплоть до откровенных вымыслов. И с годами Николаев превратится в одну большую Тайну.

Рано или поздно любая тайна перестаёт быть таковой. Но в случае с убийцей Кирова всё очень затянулось. На десятилетия…

***

Леонид Васильевич Николаев родился в 1904 году, в Петербурге, в рабочей семье. Когда ему было четыре года, умер от холеры отец. Мать, работавшая уборщицей трамвай­ных вагонов, вскоре вышла за другого. Жили бедно. Лёня с детства страдал рахитом. Из показания его матери (на допросе в 1934 году): «…Не ходил до 11 лет… два года лежал в больнице, в гипсе».

Обычно такие дети очень любознательны. Мальчик много читал, мечтая когда-нибудь выбраться-таки из нищеты и вырасти большим и здоровым. Чтобы быть как все. Однако, когда вырос, оказалось, что мечты навсегда останутся мечтами: полтора метра ростом, с длинными руками, короткими ногами… Про таких обычно говорят: от горшка два вершка. А хотелось большего – счастливой жизни и светлого будущего. Но с последним не получалось: ежедневно слыша за спиной женские хихиканья, порой хотелось повеситься.

Оставалось последнее – карьера. В шестнадцать Николаев впервые устроился на работу – секретарём сельсовета где-то под Самарой, куда его закинула Гражданская война. Потом вернулся в Петроград, где стал работать конторщиком в коммунальном хозяйстве Петросовета. К тому времени, когда должность сократили, Николаев вступил в комсомол, что позволило стать управделами Выборгского райкома комсомола. Уже что-то.

Дальнейшее как-то не заладилось. Понимая, что кресло управделами придётся покинуть, Николаев пишет заявление о вступлении в партию и заодно – в Техническую артиллерийскую школу. Не получилось ни с первым, ни со вторым. Пришлось идти в ученики слесаря на заводе «Красная заря». Ученик слесаря – это не более полпятака в грошевом эквиваленте; ниже низшего по шкале карьерной лестницы. По сути – начальная ступенька у самой земли, если смотреть со стороны.

На самом деле «на дне» были и свои «плюсы», главный из которых – возможность начинающего рабочего вступить в партию. Что вскоре и произошло. В 1924 году двадцатилетний ученик слесаря становится членом ВКП(б). Такой шаг помог перепрыгнуть сразу несколько ступенек, ведущих вверх. Дело осталось за малым – подыскать собственную нишу и терпеливо дожидаться случая «выбиться в люди». Тем более что оставалось совсем чуть-чуть…

И снова что-то пошло не так. Николаев вдруг начал… писать. Нет, не стихи и не книги – жалобы. На друзей и товарищей, соратников по службе. Последних можно было понять. Как оказалось, молодой коммунист собрал деньги на подписку собрания сочинений Ленина, но вот получить книги «вождя мирового пролетариата» в тот раз «посчастливилось» не всем. Вышло словно по Ильфу и Петрову: отдавшие утром деньги, к вечеру стульев так и не дождались… Ничего удивительного, что коммунист Николаев оказался в центре нешуточного скандала.

«Сквалыжничеством Николаев занимался и впоследствии, – пишет А. Кирилина. – Так, с ап­реля по август 1934 года он написал десятки писем, заявлений в самые разнообразные инстанции по различным вопросам: о снятии памятни­ка Петру Великому, о сносе часовни, о переименовании парикмахер­ской, об установлении во дворе своего дома бюста Карла Маркса…»

Семье Николаева-Драуле за несколько лет удалось многое

Потом Николаев оказался в Луге, в уездном комитете комсомола. Какое-то время он неслышно пыхтит над конспектами по марксизму-ленинизму. И вновь не всё гладко. В январе 1925-го Николаева принимают на работу, а уже в декабре снимают с должности (на которую утвердили двумя месяцами ранее) и направляют в распоряжение Ленинградского губернского комитета. Опять повышение. За каких-то два года Леонида Николаева трижды(!) снимают с должности и дважды выдвигают на повышение. Этот человек не просто карьерист – он удачливый карьерист.

Последующие три года Николаев работает на заводе «Красный Арсенал» – сначала подручным слесаря, потом – строгальщиком. Низковато для «карьериста»…

Хотя «рабочий» – сильно сказано. Николаева всегда и везде тянуло к ничегонеделанию. В «Арсенале» он то заведует «красным уголком», то подвизается кладовщиком. Доверить складик или кладовку нечистому на руку – всё равно что запустить козла в капусту. Запустили. А потом покаялись. И дело даже не в воровстве. Если Николаев что-то и присваивал, то по-тихому. По крайней мере, обошлось без громких эксцессов. Последние проявились в другом – в скверном характере неуживчивого коммуниста.

Судя по отзывам сослуживцев, ему не особенно нравилось, сидя в кладовке, получать мизерную зарплату. Он рвался к станку, где можно было «заколачивать» по 200 рублей. И вскоре добился этого. А потом спрятался в конторке слесаря – там, где при ничегонеделании можно стричь неплохие купоны. Кончилось как обычно - должность Николаева вновь сократили. За что слесарь-кладовщик сильно разобиделся. Посчитал, что сняли с должности «за самокритику».

Пусть так. Но в партии едва удержался. Из постановления партийного собрания: «Считать проверенным. Оставить членом ВКП(б). Дать выговор за создание склоки через печать».

ДРАУЛЕ

В Луге в «блистательную» карьеру Николаева вносятся кое-какие коррективы, главная из которых – женщина. Её имя – Мильда Петровна Драуле. Дочь латышского батрака, она была на три года старше своего будущего супруга и мечтала хорошо выйти замуж. Драуле работала заведующей сектором учёта в Лужском укоме ВКП(б), где пользовалась, как тогда говорили, «заслуженным авторитетом среди товарищей». Достаточно сказать, что активная коммунистка избиралась председателем товарищеского суда. Такое доверие оказывалось далеко не каждому – его следовало заслужить.

Видимо, где-то там, на партийных собраниях и конференциях пути-дорожки двух коммунистов пересеклись. Не лишённая обаяния, Мильда обратила на себя внимание Николаева, и вскоре он понял, что окончательно влюбился. Несмотря на то что Драуле особого значения ухаживаниям не придавала, через два-три месяца мужчина сделал девушке предложение. И сразу предупредил: если она не выйдет за него замуж, то… застрелится. Вскоре они поженились и в конце 1925 года приехали в Ленинград. Через полтора года у них родится первенец, названный в честь знаменитого бородача Марксом.

Мильда Петровна Драуле. Дочь латышского батрака

Летом 1931 года семья получает на Выборгской стороне ведомственную квартиру, куда Николаев переезжает с женой и сыном. И даже с тёщей. В это время он уже трудится на заводе имени Карла Маркса. Рабочим. В «красном уголке». Но и здесь долго не задерживается. Работа на заводе явно тяготила: зарабатывал гроши, а выбиться в начальники не позволяло образование. Дома, помимо безработной жены, его ждал ребёнок и, конечно, недовольная тёща. Несчастья буквально преследовали незадачливого карьериста. Однажды неосторожно сбил на велосипеде некую гражданку Оймас. Та подала в суд. Пришлось оплачивать штраф в 25 рублей и почти столько же – в пользу потерпевшей. И снова партийное собрание: «поставили на вид».

В должности строгальщика Николаев трудился до мая 1932 года. А потом каким-то образом пролезает… в обком ВКП(б), референтом кустарно-промысловой секции. Референт – не строгальщик; а значит, с карьерной перспективой, что вселяло определённые надежды. И надеялся не зря. В декабре того же года Николаев становится инструктором по приёму документов в Институте истории партии. Невиданный взлёт для простого строгальщика. Хотя – не совсем простого, а с невиданными амбициями. Что для карьериста, как известно, наиглавнейшее дело.

Жизнь постепенно налаживалась. Николаев поступает в Коммунистический университет. В семье рождается ещё один сын. Жена устроилась на постоянную работу в Управление уполномоченного наркомата тяжёлой промышленности; вскоре она становится инспектором управления по кадрам с окладом в 275 рублей (приличные по тем временам деньги).

На самом деле настоящую карьеру делает жена. За три года Мильда Драуле с учётчика в секторе статистики дорастёт до инспектора по кадрам. Ощутимый взлёт, да ещё какой! Особенно по зарплате и уровню общения.

Один нюанс. На дворе – начало тридцатых: в мире бушует глубокий экономический кризис, не обошедший стороной и Страну Советов. СССР на грани массового голода, страна живёт по продовольственным карточкам; в Петрограде чудовищная безработица. За мизерный паёк люди готовы дневать и ночевать на работе. И вот на этом фоне вчерашняя безработная и мать двоих детей успешно делает карьеру. Выходит, неспроста; значит, кто-то явно помогал.

Помогал. Драуле рекомендовал на должность инспектора по кадрам некто Георгий Пылаев, уполномоченный наркомата тяжёлой промышленности по Ленинграду и области. Пылаев – друг Кирова. Это объясняет многое – и карьерный рост, и стремительный переход на высокооплачиваемую должность. Вряд ли Пылаев отказал бы своему товарищу (и начальнику), обратись тот к нему с просьбой «пристроить» одну из своих сотрудниц, когда относительно него и Драуле поползли противоречивые слухи. И, судя по всему, слухи эти появились не на пустом месте.

В любом случае, семье Николаева-Драуле за несколько лет удалось многое. Сам – в обкоме, потом в Институте истории партии; жена – в кадрах важного регионального управления. Двое детей. Тогда же им выделяется хорошая квартира. (Ещё раз подчеркну: в разгаре лютая безработица, тысячи семей ютятся в переполненных коммуналках; заполучить комнату в бараке-клоповнике – почти за несбыточное счастье!) Казалось бы, живи да радуйся!

Пылаев, уполномоченный наркомата тяжёлой промышленности по Ленинграду и области. Пылаев – друг Кирова

Ан нет. На работе – очередной конфликт. На этот раз – наисерьёзнейший, с партийной организацией Института. Итог - партийное взыскание и увольнение с работы. Пришлось вновь садиться строчить жалобы и апелляции. Он идет ва-банк. Пишет самому Кирову. Настаивает на снятии партийного взыскания и восстановлении в Инсти­туте истории партии.

Чего же добивался Николаев? Конечно, должности. И, разумеется, руководящей.

«Представьте себе человека с довольно приятным лицом, невысоко­го роста (150 см), узкоплечего, с короткими кривыми ногами, длинны­ми руками, почти доходящими до колен, – пишет А. Кирилина. – Человека крайне самолюби­вого, эмоционального, честолюбивого, надменного, мстительного и даже злобного, как утверждали его родные, замкнутого и нервического. Теперь вообразите этого маленького наполеончика без работы. Ря­довую – ему не позволяет занять собственное «я», а руководящую – увы, больше не предлагают. Денег мало. Он вынужден жить на зарплату жены. Дома двое детей, тёща, и куда бы он ни обращался за помощью, надеясь на справедливость, – всюду получал отказ…»

Отказы вполне закономерны. Партия своих заблудших овец просто так не прощала: прощение следовало выстрадать.

Николаев не мог писать первому секретарю обкома, прося у того устроить его рабочим на какой-нибудь заводишко. Устроиться строгальщиком или слесарем можно было и без протекции. А вот обратно инструктором в Институт истории партии или каким-нибудь «замзамом» – другое дело. Стоящее. По крайней мере, для человека с запущенной формой комплекса собственной неполноценности.

Сергей Миронович Николаеву ничего не ответил. И даже никак не отреагировал. Были, видать, дела поважнее. Кто знал, что через совсем короткое время имя безработного Николаева станет неотъемлемой частью трагической биографии именитого покойного?..

* * *

«Наркомвнудел СССР – тов. Ягода.

1 декабря в 16 часов 30 минут в здании Смольного на 3-м этаже в 20 шагах от кабинета тов. Кирова произведен выстрел в голову тов. Кирову… оказавшимся по документам Николаевым Леонидом Васильевичем, членом ВКП(б) с 1924 г., рождения 1904 г.

Тов. Киров находится в кабинете. При нем находятся профессора-хирурги Добротворский, Феертах, Джанелидзе и другие врачи.

По предварительным данным… на третьем этаже тов. Кирова до места происшествия сопровождал оперативный комиссар Борисов. Николаев после ранения тов. Кирова произвел второй выстрел в себя, но промахнулся. Николаев опознан несколькими работниками Смольного…

Жена убийцы Николаева по фамилии Драуле Милда, член ВКП(б) с 1919 г., до 1933 г. работала в обкоме ВКП(б).

Арестованный Николаев отправлен в управление НКВД ЛВО. Дано распоряжение об аресте Драуле. Проверка в Смольном производится.

Ф. Медведь».

***

Во время допросов Николаева в Управлении НКВД на Литейном, 4, не обошлось без эскулапов. Сразу после выстрелов убийца впал в затяжное истерическое состояние – стонал, кричал, рыдал; а на вопросы следователей никак не реагировал. Кто-то высказал мысль об отравлении. (Если, как уверяли, стрелял в себя, почему бы не принять и яд?) Однако отравление не подтвердилось.

Бывший сотрудник УНКВД Исаков, присутствовавший на допросах Николаева, позже рассказывал, что задержанный находился «в состоянии какой-то прострации», выглядел «каким-то совершенно потусторонним человеком… Это был не мыслящий человек, а мешок с костями и мышцами, без всякого разума… Он молча сидел, глядя куда-то в одну точку».

Пришлось вызвать бригаду врачей-психиатров. Николаева доставили во 2-ю психиатрическую больницу; экспертизу проводила группа опытных специалистов во главе с известным профессором Густавом Владимировичем Рейцем.

Из заключения врачей-психиатров: исследуемый «…в состоянии истерического припадка, при сильном сужении поля сознания, наблюдается ожог левой ноздри (нашатырь) и значительное выделение слюны… Замечалась все время театральность поведения. Заключаем, что Николаев находился в кратковременном истерическом реактивном состоянии…» Из припадка Николаев был выведен мерами медицинского харак­тера с применением двух ванн и душа.

Ближе к полуночи задержанный, стал, наконец, окончательно приходить в себя. По мере его «осознания» окружающей действительности в речи Николаева стали проскакивать довольно-таки интересные фразы.

Из воспоминаний заместителя начальника Управления НКВД Фёдора Фомина: «Убийца долгое время после приведения в сознание кричал, забал­тывался и только к утру стал говорить и кричать: "Мой выстрел раздался на весь мир"…»

Немаловажный факт: судебно-психиатрическую экспертизу в отношении Николаева так и не удосужились провести.

Тем временем следователям уже удалось допросить жену подозреваемого, Мильду Драуле.

* * *

Мильда Драуле была для следствия чрезвычайно интересным персонажем. В самом деле, ведь не чей-то, а именно её муж – тот самый Леонид Николаев, – был арестован, находясь рядом с убитым. Не кто-то, а именно она, «знакомая Мироныча», сразу после убийства Кирова оказалась в его приёмной…

Мать двоих детей, в конце двадцатых годов Драуле работала в Управлении связи, потом – чернорабочей на заводе «Прогресс». То, что Мильда была дочерью батраков, ничего не значило: она закончила женскую гимназию и реальное училище. Хорошая стенографистка, Драуле быстро печатает на машинке, отличается сообразительностью. Через какое-то время жена Николаева устраивается в секторе лёгкой промышленности обкома партии. Именно тогда (где-то в 1929 году) её и замечает Киров. Готовился доклад по развитию лёгкой промышленности, и Мильду прикрепили в помощь первому секретарю. Шептались, что Киров тогда влюбился не на шутку; лёгкий флирт перерос в бурный роман. Таким образом, с 1931-го, после перехода в обком партии, начинается её быстрый карьерный рост от учётчика до помощника зав. сектором отдела кадров.

В августе 1933 года Мильду перевели из обкома в городское Управление уполномоченного наркомата тяжёлой промышленности. Уже из этих поверхностных данных видно, что кто-то протежировал никому не известную доселе домохозяйку и в обком, и в наркомат. Поговаривали, что перевод на другую работу был вызван сплетнями, нежелательными, в первую очередь, для Кирова. Простым смертным туда, куда устроилась Мильда, было явно не попасть, ведь такая работа давала массу льгот – например, дополнительный паёк, санаторно-курортное лечение и даже возможность перебраться из тесной коммуналки в пусть и ведомственную, но всё же трёхкомнатную просторную квартиру. Людям «с улицы» ход к «спецкормушке» всегда был заказан.

Гадать можно долго, но подсказка напрашивается хотя бы из одного немаловажного факта. Как стало известно ретивым дознавателям (а им ничего не оставалось делать, как стать ретивыми: расследование дела об убийстве соратника Сталин возложил персонально на себя), очередной отпуск в августе 1934 года (незадолго до трагедии) Драуле вместе с детьми проводила в Сестрорецке. И всё бы ничего, но именно там в то же время отдыхал и… Сергей Миронович.

Карьерный же рост самого Николаева, сменившего к декабрю 1934-го почти полтора десятка различных мест работы, напоминал, скорее, падение, нежели что-либо, связанное с ростом. Тем не менее, он успел поработать и в Смольном (на должности референта), и инспектором цен Рабоче-Крестьянской инспекции, а чуть позже – инструктором Института истории ВКП(б). Однако карьера незадачливого коммуниста, едва начавшись, быстро закончилась в апреле 1934 года, о чём мы уже говорили. И хотя после нескольких жалоб в партии его всё-таки восстановили, устроиться на хорошую работу со столь подмоченной репутацией оказалось почти невозможно.

Успешное продвижение жены и собственная никчемность больно бьют по чувствительному самолюбию Николаева. Последней каплей становятся появившиеся с некоторых пор слухи о связи Мильды Драуле с Кировым. Это буквально сводит ревнивого мужа с ума.

Любой гордиев узел рано или поздно находит свой меч. Мечом для адюльтера Кирова вполне мог стать наган безработного Николаева…

СПЕРМА НА КАЛЬСОНАХ

Теперь мы подошли к еще одному очень важному вопросу: что делала Мильда Драуле в приёмной первого секретаря обкома в момент покушения? Ответив на него, мы получим, возможно, ответ на самый главный: по какой причине был застрелен Сергей Миронович Киров?

Действительно, что было нужно супруге Николаева в приёмной Кирова? Есть один документ, который, по мнению некоторых экспертов и исследователей, даёт на этот вопрос отнюдь не двусмысленный ответ. Следует заметить, что после его появления в открытой печати несколько лет назад кривотолки вокруг смерти Кирова как-то враз поугасли. По-видимому, у всех сложилось впечатление, что в этом деле поставлена жирная точка. И всё же не будем торопиться. Пока лишь познакомимся с этим материалом. Отмечу, документ экспертный и, что называется, совсем свеженький. В 2005 году рабочая группа специалистов 111-го Центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Министерства Обороны РФ провела независимую судебно-медицинскую экспертизу. В распоряжении специалистов были представлены предметы одежды С. М. Кирова, в которых он находился в момент убийства, а также некоторые документы, относящиеся к событиям 1 декабря 1934 года. В частности, была произведена реконструкция отдельных событий непосредственно на месте гибели Кирова в коридоре Смольного.

Экспертная комиссия установила:

«…Кирову было причинено огнестрельное пулевое одиночное слепое ранение головы с повреждением мозжечка и стволовых отделов головного мозга. Входное огнестрельное повреждение располагалось в затылочной области левее и выше затылочного бугра, направление раневого канала – сзади кпереди, справа налево, несколько сверху книзу.

На околыше фуражки Кирова, полувоенного образца, обнаружено сквозное огнестрельное пулевое повреждение. Значительная толщина околыша позволила установить направление пулевого канала – сзади кпереди, слева направо и сверху книзу под углом около 45 градусов к горизонтальной плоскости. На сгибе воротника пальто Кирова обнаружено касательное огнестрельное повреждение. Исследования также свидетельствуют, что ранение было причинено пулей, предварительно взаимодействовавшей с преградой и вследствие этого потерявшей устойчивость. Такой преградой мог явиться воротник пальто, на котором обнаружено касательное огнестрельное повреждение.

Исследование входного огнестрельного повреждения на околыше фуражки Кирова дало основания для утверждений, что оно было причинено с дистанции вне пределов действия сопутствующих продуктов выстрела – с неблизкой дистанции (для револьвера наган образца 1895 года – более 1 метра).

Реконструкция событий (в соответствии с официальной версией) позволила установить несколько теоретически возможных вариантов взаимного расположения Николаева и Кирова в момент получения последним огнестрельного ранения головы. Однако полученные при экспертном эксперименте объективные данные позволили усомниться в правильности официальной версии гибели руководителя ленинградских большевиков. Представляется наиболее вероятным, что в момент ранения Киров не находился в вертикальном положении.

При судебно-медицинском исследовании кальсон Кирова установлено, что при отсутствии следов длительной носки после последней стирки на внутренней поверхности спереди в их верхней части обнаружены значительных размеров пятна высохшей спермы»*.

Гоголь, «немая сцена»… Одним взмахом, по сути – росчерком пера, – сброшена завеса секретности. Теперь стало окончательно понятно, что произошло в коридоре Смольного вечером 1-го декабря 1934 года. Хотя – нет, вряд ли в коридоре. Скорее – в личном кабинете убитого. Честнейшего партийца и морально устойчивого соратника Иосифа Виссарионовича. Всё ясно и понятно. Как говорится, сушите вёсла, историки! Хватит копошиться в пыльной тиши архивов. Военные эксперты, как им кажется, убедили всех и каждого в своей неподдающейся сомнению правоте…

А вот и нет, не убедили. По крайней мере, есть повод усомниться. Слишком уж просто и до банальности цинично. А ещё – спорно. Всё равно что, пробежавшись по футбольному полю, доказывать плоскостность земного шарика. А потому не согласимся. Ни с резонансными заключениями экспертов, ни с их откровенными намёками. Для чего предлагаю ещё раз во всём внимательно разобраться.

Начнём с направления пулевого канала. В протоколе вскрытия от 2 декабря 1934 года сказано, что «расположение входного отверстия пулевого ранения влево и кверху на один сантиметр от наружного затылочного бугра и окон­чание пулевого канала у треугольного дефекта в области наружного конца надбровной дуги на границе ее со скуловым отверстием заставляет считать, что выстрел в данном случае был произведен сзади и снизу в направлении вперед и слегка кверху».

Специалисты 111-го Центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз МО РФ дают несколько иную картину: «Входное огнестрельное повреждение располагалось в затылочной области левее и выше затылочного бугра, направление раневого канала – сзади кпереди, справа налево, несколько сверху книзу».

Согласитесь, «сзади и снизу» и «сверху книзу» совсем разные экспертные оценки. Замечу: одного и того же случая. Следовательно, кто-то ошибся. Тем более что современные исследователи дают своё видение направления пули: «сзади кпереди, слева направо и сверху книзу под углом около 45 градусов к горизонтальной плоскости».

Закономерный вопрос: откуда эти «сорок пять градусов»? Оказывается, оценка произведена по околышу фуражки. Отсюда и вывод: «в момент ранения Киров не находился в вертикальном положении». Давайте назовём вещи своими именами: выходит, в момент покушения первый секретарь Ленинградского обкома партии тов. Киров лежал. Будучи живым. Или полулежал. С чего бы вдруг? И чем, интересно, он занимался лёжа (полулёжа)? И, конечно, не в коридоре, а, как получается, в собственном кабинете? Нам даже не дают подумать – «специалисты» уже подсовывают подсказку, указывая на специфические пятна на белье покойного. А далее, как бы ненароком, в статье, в которой помещены результаты экспертизы, заводится речь о женщине, находившейся в момент убийства в приёмной: о Мильде Драуле. А также говорится о слухах и об арестованных гражданах, распространявших эти самые слухи…

Ну, во-первых, когда это было, чтобы сенсационная новость обходилась без слухов? Чем нелепее – тем быстрее разносится. А во-вторых, всё очень сомнительно. Хотя, если честно, хочется откровенно возмутиться. И объясню почему.

Зададимся вопросом: как быть с многочисленными свидетельствами очевидцев? Да, иногда они противоречивы и довольно путаны; тем не менее – с места преступления, буквально по горячим следам. Да и люди, которые свидетельствовали, далеко не случайные – секретарь Хибиногорского горкома партии П. Семячкин, референт Н. Федотов, курьер Фёдорова, электромонтёр Платыч… Вполне реальные персонажи, не вымышленные. Показания самого Николаева, наконец…

Акт и медицинское заключение о смерти Кирова – развёрнутый дневник последних мгновений жизни сталинского соратника. Если бы имело место то, в чём нас пытаются убедить современные исследователи, тогда… Тогда всё в той или иной степени оказалось бы ложью – и свидетельства случайных очевидцев (в том числе – рядовых сотрудников Смольного), и заключения именитых учёных-профессоров. Не слишком ли? Ах да, совсем забыл про палачей-костоломов из НКВД, которые, надо думать, эти показания и выбили? В частности, у Джанелидзе, Добротворского, завгорздравотделом Цацкина… Одни, выходит, врали, что ничего не видели; другие – подписывали «липовый» Акт и медицинское заключение о смерти. Чушь несусветная!

Однако следует понимать: начало тридцатых – не тридцать седьмой. Массовый тайный террор всего лишь витал в воздухе, пугая своей непредсказуемостью. Реальным ужасом он станет позже – всего через несколько лет. Вот тогда, надо думать, могли подписать что угодно: не умирать же под пытками?!

Таким образом, может, всё-таки произошла ошибка? Думаю, да. Причём – со стороны нынешних судебных медиков.

Изложу сугубо свою точку зрения. Если бы речь шла, скажем, о каком-нибудь нижне-грудном или поясничном позвонке, всё было бы понятно. Имевшее место направление пулевого канала в сорок пять градусов сверху вниз оказалось бы бесспорным. Но череп – не позвонок. И даже не грудная клетка. Череп – это череп. Со всеми вытекающими из этого. Он подвижный. Кто-то возразит, что и позвонок подвижен. Да, соглашусь, но не настолько! Череп даже вращается, предоставляя глазам маскисмальный обзор. Вместе с ним движется и то, что на голове. Например, какой-нибудь картуз или та же фуражка. Причём движения головного убора, как мы понимаем, могут быть и относительно самого черепа.

И это независимо от того, находится человек в горизонтальном или каком другом положении. Согласитесь, такая способность черепа просто уникальна. Ротационные (круговые) движения обеспечиваются особым соединением черепной коробки с двумя первыми шейными позвонками – атлантом и аксисом; именно так называемое атланто-аксиальное сочленение – тот костно-функциональный механизм, благодаря которому человек, возможно, сумел сформироваться до уровня Хомосапиенса.

А теперь представим, как Сергей Миронович идёт по коридору, а за ним почти неслышно следует жалкий человек по фамилии Николаев. Злоумышленник очень волнуется. И понять его можно: через минуту-другую совершится то, ради чего всё затевалось – теракт. А попросту – убийство. Страшное слово, ставшее за последние месяцы для Николаева вожделенной мечтой. Навязчивой идеей, самоцелью. Ведь выстрел в большевистского вождя сможет обессмертить его имя на века: скромная фамилия «Николаев» окажется в одном ряду с Радищевым и Желябовым, его кумирами.

После Гражданской он никого не убивал (да и в войну стрелять приходилось не часто). Теперь же предстояло застрелить самого могущественного чиновника Ленинграда и влиятельного партийца страны. Друга самого Сталина. При мысли об этом сильно колотится сердце. И лишь тяжесть нагана придаёт уверенности. Только всё равно страшно. Но пути назад нет. Ведь кто-то же должен ответить за всё – за поломанную жизнь, безденежье, семейный разлад, ну и… И за слухи, терпеть которые уже нет мочи: про Мильду (его Мильду!) и этого большевистского зазнайку, который даже не соизволил ответить на его письма. Что ему, выскочке из народа, до нужд этого самого народа? До простого человека, искренне преданном партии и Советской власти? Вот теперь и посмотрим: кто есть кто. Частые удары сердца больно отдаются в голове…

Что могло произойти в тот мизерный промежуток времени, когда Киров, сопровождаемый сзади Николаевым, шагал от коридорного поворота в сторону своего кабинета? Да всё что угодно. Известно, что за минуту до выстрелов в противоположном конце коридора на третьем этаже, недалеко от лестницы секретарского подъезда, возились рабочие. Среди них находился и электромонтёр Платыч. Именно он, стоя на стремянке, после первого выстрела бросит в Николаева молоток.

Теперь – вопрос: что этот самый Платыч мог делать на третьем этаже? Конечно же, не играть в домино. А если… были какие-то проблемы с электричеством? Очень важный момент, на который следует обратить внимание.

***

Итак, представим, что, шагая по длинному коридору, первый секретарь неожиданно обратил внимание на… погасший осветительный плафон*. Тот, что свисает с потолка. Может, перегорела лампочка или ещё что… Первый секретарь – он Хозяин. Большой и самый главный в Ленинграде и области. Смольный – его вотчина. И он вникает во всё, даже в такие мелочи. Иначе – грош такому «хозяину» цена. Заметив непорядок, Киров приостанавливается, медленно поднимает голову и всматривается в злосчастный плафон (кто знает, могли просто-напросто выкрутить лампочку). Он сдвигает фуражку на затылок (видеть мешает козырёк), приподнимает этот самый козырёк и всматривается в плафон.

А Николаев уже приближается. Но он медлит, хотя полон решимости. Ещё немного – и с ненавистным врагом будет покончено! Раз и навсегда. Но… с врагом ли? Конечно! Теперь они все для него враги – даже Сталин. Отныне каждый узнает: Киров – ничтожество, обыкновенный смертный! И покончил с ним сам Леонид Николаев! Шальные мысли не дают сосредоточиться. Как просто – подойти и… Ладони от волнения вдруг становятся мокрыми… Если не сейчас – то уже никогда…

Николаев медленно плетётся за Кировым, пока тот… не приостанавливается. А потом поднимает голову. Ещё немного – и человек с задранной головой может повернуться к нему. Медлить нельзя! Убийца достаёт наган и, целясь в затылок жертве, нажимает на курок…

Вот вам «в момент ранения… не находился в вертикальном положении». Поэтому пусть это останется личным мнением исследователей.

Находился. В том самом вертикальном положении, с высоты которого упал после выстрела. И это подтверждают прижизненные явления сотрясения мозга и трещины черепа: «…Трещины черепа, распространяющиеся на значительную дли­ну преимущественно спереди назад от упомянутого треугольного де­фекта в лобной части могут быть объяснены падением тела на твер­дый пол и ударом лобной кости, уже поврежденной изнутри пулей». Это – из протокола вскрытия тела С. М. Кирова от 2 декабря 1934 года. Согласитесь, череп и мозг трупа менее чем суточной давности намного показательней всего остального, вместе взятого.

Теперь вернёмся к рассказу одного из очевидцев – сотрудника ленинградского исполкома М. В. Рослякова: «Выскочив… я увидел страшную картину: налево от дверей приемной Чудова в коридоре ничком лежит Киров (голова его повернута вправо), фуражка, козырек которой уперся в пол, чуть приподнята и не касается затылочной части головы…»

В те дни в народе шёпотом стала передаваться опасная припевочка: Эх, огурчики да помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике!..

Конечно, глядя в потолок, Киров фуражку мог попросту снять. Но не снял. Очевидец подтверждает: поверженный пулей, Киров упал в фуражке. От сильнейшего удара головной убор каким-то чудом остался сидеть на голове; пуля, благодаря своей кинетической энергии, на какое-то мгновение как бы «припечатала» околыш фуражки к затылочной части черепа, козырёк же придерживался рукой. При падении тела навзничь козырёк фуражки упёрся в пол.

Идём дальше. Внимательный читатель вправе спросить: при поднятой вверх голове пуля, пробив затылочную кость, наверняка выйдет… где-нибудь в области лицевого черепа? Так и есть. Правда, при условии, когда стрельба ведётся издалека, тем более – человеком, чей рост не ниже роста жертвы. А вот если стрелять с близкого расстояния, да при условии, что стрелявший окажется ниже ростом, тогда… Тогда может получиться, как в случае с Кировым.

Перелистаем результаты вскрытия (от 2 декабря 1934 г.): «…Обстановка нападения и направления пулевого кана­ла позволяют считать, что выстрел был произведен на близком рас­стоянии». Близко – это сколько? Судя по заключению современных исследователей, для нагана – это дистанция менее метра…

Николаев при его росте 150 см был почти на 20 см ниже Кирова (168 см). О чём это говорит? О том, что пуля, войдя «влево и кверху на один сантиметр от наружного затылочного бугра» и размозжив левое полушарие мозжечка, прошла под небольшим углом до «области наружного конца надбровной дуги на границе ее со скуловым отверстием». Как видим, конечным пунктом пули, по сути, оказалась граница между лицевым и мозговым черепом. Следовательно, выстрел был произведён сзади и снизу в направлении вперед и несколько кверху. (Именно об этом и говорилось в экспертном заключении от 1934 года.) С большой степенью вероятности можно предположить, что убийца выстрелил в тот самый момент, когда голова жертвы со сдвинутой на затылок фуражкой и приподнятым рукой козырьком была повёрнута вверх.

Но было ещё кое-что. Последняя экспертиза обратила внимание на огнестрельное повреждение на сгибе воротника пальто. Возможно, это наблюдение придало ходу расследования экспертов совсем другое направление. Но именно оно как раз полностью подтверждает озвученную здесь версию: касательное огнестрельное повреждение на сгибе воротника пальто погибшего могло быть возможным исключительно при поднятой голове.

Итак, вывод первый: Кирова убили в коридоре Смольного. Что подтверждается показаниями многочисленных свидетелей – очевидцев происшествия. Именно из коридора Сергея Мироновича перенесли в его кабинет.

Вывод второй: в момент покушения Киров находился в вертикальном положении. И первая пришедшая в голову мысль о потухшем плафоне ставит под сомнение предложенный нынешними судебными экспертами ход событий. Подчеркну: версия с осветительным плафоном – лишь теоретически возможный вариант. Настаивать именно на такой интерпретации событий смысла, в общем-то, нет: лишь сам убийца смог бы точно ответить на этот вопрос. Зацикленность нынешних экспертов на том, что погибший в момент покушения «не находился в вертикальном положении», позволила им сделать заключении о ходе пули «сверху книзу». Хотя судмедэкспертиза, проведённая сразу после вскрытия в 1934 году, показала: выстрел был сделан «сзади и снизу». С чем и согласимся.

Вывод третий: обнаружение специфических пятен на нижнем белье изнутри ни о чём не говорит. Точка.

Кому, как не судебным медикам, знать, что при внезапной смерти, в частности – при несовместимой с жизнью травме головы, – непроизвольное мочеиспускание, дефекация и выделение семенной жидкости явления довольно частые? Но почему-то именно засохшие пятна последней так привлекли внимание увлечённых «любовной версией» специалистов. Правда, при этом оказались не учтёнными элементарные анатомо-физиологические аспекты. При всём уважении к коллегам – такая «забывчивость» удивляет.

И последнее. Возьму на себя смелость назвать заключение экспертизы, проведённой в 2005 году специалистами 111-го Центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Министерства Обороны РФ, о том, что в момент покушения Сергей Миронович Киров «не находился в вертикальном положении», говоря юридическим языком, «ничтожным». То есть несостоятельным.

Исследование черепа погибшего прояснило бы многое. Но это невозможно, тело Кирова было кремировано. Впрочем, те, кто его вскрывал в декабре 1934-го года, уже всё прояснили…

Говорят, Наполеон был гениален во всём. И даже, если верить слухам, мог позволить себе во время близости с женщиной не отстёгивать шпагу. Может быть. Бесспорно одно: треуголку при этом он снимал всегда!

И на этом – всё.

* * *

Вернёмся к главному – к Мильде Драуле. Что всё-таки эта женщина делала в приёмной первого секретаря обкома Сергея Мироновича Кирова?..

Драуле «по-настоящему» допрашивали уже в Управлении НКВД, на Литейном. В «Доме Слёз», как меж собою называли здание НКВД сами ленинградцы. В основном, расспрашивали о муже. Что же поведала задержанная по существу? Как оказалось, результат нескольких допросов, в общем-то, ничего не прояснил. Мильда Драуле даёт исчерпывающую психологическую характеристику супругу: склонен к депрессиям, замкнут, неуживчив, вспыльчив. Его сильно волновало материальное благополучие семьи. И что якобы нигде не хотел работать. А ещё указала, что муж вёл дневник. Причём поначалу запись в нём супруги делали сообща.

Но для оперативников это более чем достаточно. Не нужно ничего выдумывать и притягивать за уши. Николаев сам обо всём написал. Осталось лишь подвести писанину подозреваемого под обвинительную базу. Впрочем, последнее от них не зависело – решение принималось в самых высоких инстанциях. Хотя, отбросив политику, на первый план выходил неприкрытый образ отчаявшегося неудачника, задумавшего совершить убийство ради того, чтобы прославиться. Или всё-таки террористический акт? А что если бытовое убийство – каков его мотив? Следователи без устали листают злополучный дневник…

Надо сказать, в своём дневнике Николаев о ревности ни разу не обмолвился. Зато, готовясь к покушению, почему-то сравнивал себя с Андреем Желябовым. Сам факт, что в кумирах у Николаева оказался не какой-нибудь террорист-одиночка, а организатор одной из самых кровавых подпольных организаций «Народная воля», обнадёживал «костоломов»: из узника удастся выбить нужные им показания в принадлежности к «организации». Причём – к любой, желательно – троцкистской…

Успешная карьера Николаева, увы, не исправила. Он остался таким же, каким был год, два, а то и три назад – замкнутым, склонным к депрессиям, обидчивым. И, конечно, склочным конъюнктурщиком. «Строгий выговор» по партийной линии и неурядицы в семье постепенно выбили из привычной жизненной колеи. Оставалось одно – бороться и жаловаться. Только это, по его мнению, могло вернуть утраченное: почувствовать себя полноправным коммунистом. На сей раз жаловался напористо, нагло, выставляя себя жертвой попранной справедливости.

В начале июля 1934 года письмо Николаева рассматривает партийная «тройка» по Ленинградской области, не нашедшая, к огорчению правдолюбца, в действиях Смольнинского райкома ВКП(б) никаких нарушений. После этого жалобы летят в Ленинградский горком и в обком. Их терпеливо разбирают, причём достаточно оперативно. Но опять-таки соглашаются с решением районного партийного комитета. И это Николаева никак не устраивает.

Через месяц после убийства Кирова один из его партийных соратников Валериан Куйбышев на заседании Политбюро призвал товарищей со всей серьёзностью расследовать это убийство

Нет – так нет. Имеются инстанции повыше. И он обращается напрямую к Кирову. Это в июле. А уже в августе пишет самому Сталину. Ещё через пару месяцев – в Политбюро… Очередное послание уже ничего не решало. Удивительно, что не написал в Лигу Наций; если бы мог – наверняка черкнул и туда. Рубикон перейдён, бояться теперь некого – оставалось только действовать.

Николаев жаловался, что он, «верный сын партии», оказался не у дел и «вот уже четвертый месяц сидит без работы и без снабжения, однако на это никто не обращает внимания». Это в письме к Кирову. Сталину жаловался на «бюрократических чиновников», «бездушие» властей и тяжёлое материальное положение по причине безработицы.

Письмом заинтересовалась Комиссия Партийного контроля при ЦК ВКП(б). Но и она оказалась бессильна что-либо изменить. Николаев остался со строгим выговором, без работы и желанного партийного санатория. Всё полетело в тартарары…

В семье растёт напряжение. Лучший собеседник (скорее – безмолвный сочувствующий) – дневник: «11 июля. Деньги на исходе, берем взаймы. Сегодня весь мой обед состоял из 2-х стаканов простокваши…

21 ноября: Сегодня принес с ого­рода 1/2 мешка картошки. На лице у всех улыбка, радость. Изголодались до того, что хоть г… мешок принеси – рады будут...».

В какой-то миг к Николаеву приходит некое «озарение»: необходимо осуществить террористический акт. Эти мысли постепенно затуманивают сознание. Но, продолжая бороться, он не теряет надежды: 30 октября пишет очередное письмо Кирову:

«Т. К-в. Меня заставило обратиться к Вам тяжелое положение. Я сижу 7 месяцев без работы, затравленный за самокритику... Меня опорочили и мне трудно найти где-либо защиты. Даже после письма на имя Сталина мне никто не оказал помощи, не направил на работу... однако я не один, у меня семья... Я прошу обрат.[ить] В.[аше] вниман.[ие] на дела Ин.[ститу]та и помочь мне, ибо никто не хочет понять того, как тяжело пережив[аю] я этот момент. Я на все буду готов, если никто не отзовет.[ся], ибо у меня нет больше сил... Я не враг».

Последние слова явно настораживают. (Хотя при желании в них можно разглядеть именно бытовой, а не политический подтекст конфликта.) Что это – шантаж? Или всё-таки – угроза? Киров ничего не отвечает. (А что, собственно, отвечать?) Знал ли первый секретарь, что за две недели до этого чекисты задержали Николаева у его дома?

Почему Киров ничего не написал Николаеву? Чтобы ответить на это, следует пояснить: Сергей Миронович получал в день десятки писем из разных концов страны. Как любой чиновник его ранга ответы писал не он – для этого содержался целый штат сотрудников, имелась канцелярия. Первый секретарь обкома мог, конечно, что-то подкорректировать (он считался неплохим журналистом) или указать направление письма. Не более. Личная переписка велась лишь между большевистскими бонзами.

Кроме того, имелся один важный нюанс. Киров (впрочем, как и другие начальники) порой получали письма особого свойства. Это анонимки. Как правило, руга­тельные и даже провокационные.

Письма Николаева отчасти тоже были критичны. Следовательно, из них можно было лишь извлечь урок, не больше. Но никак не вступать в какие-либо дискуссии с адресатом.

Оказавшись без работы, с которой Николаева, мягко говоря, «попросили», этот отчаявшийся человек стал метаться, ища выхода из затянувшейся «полосы невезения» и, конечно, главного виновника всех неурядиц. Таким виновником обычно бывает кто-то более успешный. На сей раз им оказался вельможный глава ленинградских большевиков…

21 ноября – очередное письмо Кирову («давно без работы», «голодают дети»…). Но оно, скорее, уже написано «по инерции». Мозг Николаева, его душевные и физически силы отныне посвящены одному – подготовке к совершению громкого политического убийства. И даже выбрана цель – лидер ленинградских большевиков Сергей Миронович Киров. Мотив – месть в его лице всей большевистской верхушке и «бездушным чиновникам-бюрократам» за все личные жизненные передряги. Он понимает, что, несомненно, погибнет. Зато навсегда останется в истории…

К тому времени им уже составлен некий План покушения, предусматривавший несколько вариантов. Для каждого возможного места совершения теракта – свой план действия. Главными пунктами «акции» были: дом Кирова (на улице Красных Зорь), правительственная трасса (там планировались засады) и Смольный. Несколько символичным в глазах террориста был участок на улице Деревенской Бедноты. При удобном стечении обстоятельств Николаев планировал «после первого же выстрела сделать набег на машину, разбить стекло и палить…»

Рано или поздно запланированное должно было осуществиться. Оставалось лишь ждать…

* * *

Вглядимся глубже – в ниточки, притянувшие в начале тридцатых Мильду Драуле в здание Смольного – главное учреждение Ленинграда. Протежировал рядовую коммунистку на работу в обком её знакомый земляк – некто Пётр Ирклис, старый партиец, латыш по национальности. И в этом нет ничего удивительного: с Драуле он был знаком с Гражданской; позже они вместе работали в Лужском укоме. К началу тридцатых Ирклис перебрался в обком, заведующим одного из отделов. Как это часто бывает, стал подтягивать за собой кое-кого из своих. Драуле оказалась одной из таких, заняв должность учётчика сектора статистики и единого партбилета. Таким образом, в обкоме она занималась тем же, что и в Луге.

Из воспоминаний А. К. Тамми: «Киров и Драуле знали друг друга и всегда улыбались при встрече. Мне говорили о письме, которое было в кармане у Николаева. Подробности не помню. Но суть в том, что "Киров поселил вражду между мной и моей женой, которую я очень любил". Не знаю, что заставило его написать такую грязь. Сергей Миронович был чистым человеком, и подозревать его в тайной связи нет никаких причин».

Вывод: Мильда Драуле и С. М. Киров хорошо знали друг друга. Но значит ли это, что между ними были какие-то отношения? Отнюдь: это абсолютно ничего не значит. И утверждения современников подтверждают: подобные сплетни – не больше, чем сплетни. Те же О. М. Росляков и А. Тамми отмечали, что Мильда Петровна отличалась серьёзностью, много внимания уделяла детям и семье. Это же утверждали и соседи Николаева и Драуле.

Ну а все слухи относительно «похожести» их младшего сына на бывшего начальника Драуле – разве не сплетни? Причём ничем не подтверждённые.

Николаев жену очень ревновал. Наверное, потому, что сильно любил. Надёжная и успешная, Мильда, оказавшись на неплохой должности в кадрах Управления уполномоченного наркомата тяжёлой промышленности, прочно заняла в семье главенствующее положение. Миловидная и покладистая, она, тем не менее, вызывала в неудачнике-муже лишь раздражение. Поэтому Николаев очень старался вернуть утраченное реноме. И отчаянные письма в самые высокие инстанции подтверждают это. Когда же он окончательно понял, что возврата к прошлому нет, и до душевных терзаний рабочего-коммуниста никому нет дела, решился на крайние меры. Заметим: цель всё та же – выделиться и даже прославиться! Для чего, спросите? Доказать. Себе и Той, которую любил. Доказать, что не хуже других; может, и намного лучше. Потому как прозябать на поприще жалкого безработного, подвергаясь унижениям (даже в глазах собственной жены), уже не хватало сил.

Домовитая Мильда всё понимает и… страшится. За мужа. Да и за семью тоже. Когда-то они начинали вместе вести дневник. Было приятно записывать туда впечатления о детях, о себе… Но потом всё сошло на нет. Постепенно «дневник» превратился в некий «депрессивный ежедневник» безработного. С некоторых пор записи в нём стали лишь прерогативой отчаявшегося мужа…

Скорее всего, Николаев давил на жену, пытаясь через её связи в партийных кругах устроиться на хорошую должность. Непременно – руководящую. На худой конец, восстановиться в Институте – согласился бы и на это. Но ничего не получалось. Постепенно дневник становится для Николаева некой «отдушиной». И в нём прекрасно виден тот постепенный переход от подавленного человека в отчаявшегося. Последний особенно страшен: он опасен. В первую очередь – для семьи. Не понимать этого Мильда просто не могла. Она всё чувствовала и видела. Как и то, что вышедшая из-под её контроля ситуация тут же обернётся бедой. Большой и непоправимой. А потому осатаневшего вконец муженька всячески оберегала от необдуманного шага. Возможно, даже вынашивала мысль развестись…

Жена Николаева, несомненно, была в курсе всех мытарств своего мужа, в том числе – знала о его письмах в высшие инстанции. И это настораживало больше всего. Трудно сказать, был ли у этой женщины адюльтер с Кировым. (Люди расскажут и не такое!) Одно точно: они были хорошо знакомы, быть может, даже близко. Но и это опять-таки ничего не значит. Хотя бы потому, что все свидетели твердили одно: Драуле – прекрасная, заботливая мать и хорошая жена. И не факт, что именно через Кирова семье была выделена служебная квартира и оказана помощь в устройстве Мильды на высокооплачиваемую должность. Все домыслы на эту тему – лишь домыслы…

Мильда Драуле появилась в Смольном 1 декабря не случайно. Она пришла туда (как и Киров) для встречи. Но не с Сергеем Мироновичем. И это очень важно. Ей непременно нужно было увидеть… своего мужа. Только его и никого другого! Лишь она одна знала, чем озабочен Николаев – поисками пригласительного билета на вечерний партактив во дворце Урицкого. С чем тот обращался с просьбой то к одному, то к другому.

Читала ли Драуле последние записи мужа в его дневнике? Хотя бы ту запись от 14 ноября: «Удар должен быть нанесен без мал.[ейшего] промаха...»? Кто знает… Даже если нет – всё понимала. Из разговоров, фраз, поступков… И старалась действовать на опережение.

Так было и первого декабря. Мильда ждала Николаева в Смольном, зная, что муж туда непременно заявится – будет добиваться этих несчастных билетов.

Из протокола допроса Николаева 9 декабря:

«В этот день должен был состояться актив по вопросам об итогах Пленума. Я дважды звонил жене на службу и просил достать билеты на актив. К часу дня я выяснил, что жена не сможет достать билеты, поэтому после часа я поехал в Смольнинский райком партии – Проспект имени 25 октября, где обратился к сотрудникам районного комитета Гурьянову и Орлову с просьбой дать мне билет на актив. Гурьянов отказал, а Орлов обещал, предложив прийти за ним к концу дня. Для страховки я решил съездить в Смольный и там попытаться через знакомых сотрудников городского комитета получить билет. С 1 часа 30 минут дня до 2 часов 30 минут дня я находился в здании Смольного, «наган» был при мне…

Встретил сотрудников Денисову, Шитик, Смирнова, Ларина, Петрошевич – у всех просил билет. Только один Петрошевич обещал дать билет, но только к концу дня. В ожидании конца дня я решил погулять возле Смольного, полагая, что скорее всего получу билет у Петрошевича. По истечении часа вновь зашёл в Смольный».

Жена Николаева не сомневалась: пока муж не достанет билеты, не успокоится. Но до этого его непременно следовало увидеть. Для чего? Всё просто: передать желанный пригласительный билет, который сумела-таки для него приобрести; возможно, зная его непростой и вспыльчивый характер, несколько утихомирить и даже предложить пойти вместе с ним. По её мнению, он нуждался в поддержке.

Что делала Драуле в приёмной Кирова, зная, что Сергей Миронович в тот день туда не явится? Возможно, разговаривала с его секретарём Свешниковым – хотя бы по поводу последнего обращения Николаева к Кирову: написанное в конце октября, письмо так и осталось без ответа. Надеялась, что в приёмную обязательно заглянет и Николаев – уж он-то за судьбу письма волновался больше всех!

Вот он, ответ, – на поверхности: Мильда Драуле пыталась до конца оградить мужа от рокового шага, от настоящей беды. Она сидела в приёмной Кирова и терпеливо ждала. А потом услышала выстрел. И ещё один…

С прежней жизнью было покончено. Впереди ждали допросы, камера и… утренний приход палача. Она ничего не успела. Ей просто этого не дали. Даже отказали обнять на прощание осиротевших детей…

1 декабря сёстры Драуле по делу об убийстве Кирова допрашивались дважды. Дело Мильды и Ольги Драуле, а также Романа Кулишера было выделено в отдельное уголовное судопроизводство. 10 марта 1935 года все трое были расстреляны…

И последнее. Через месяц после убийства Кирова один из его партийных соратников Валериан Куйбышев на заседании Политбюро призвал товарищей со всей серьёзностью расследовать это убийство. И даже проявил кое-какую активность. А потом… скоропостижно скончался. Серго Орджоникидзе, на квартире которого когда-то собиралась «ленинская гвардия», мечтавшая «подвинуть» зарвавшегося Кобу, генсек запретил являться на похороны «Мироныча». В мае 1936 года Орджоникидзе застрелится. В той самой квартире.

Кто-то назовёт это первыми ручейками Большой Крови…

В те дни в народе шёпотом стала передаваться опасная припевочка:

Эх, огурчики да помидорчики,

Сталин Кирова убил в коридорчике!..

Что и говорить, озорная частушка. Частушка, из-за которой не один десяток «озорников» сложит головы на плахе…