Предивное детство

Соседи. Валентина - крайняя справа, слева от неё мама, внизу, в матроске, сестра. Фото из архива Мельниковых.

В 2014 году нашему краю исполняется 80 лет. Отметим вместе? Вспомним, чем красноярцы занимались в свободное время, какие книги читали, на какие спектакли ходили, где и как учились, занимались спортом. Вам есть чем поделиться? Расскажите свою историю о том, как вы или ваши родители в советские годы собирались на праздниках всей семьёй, чем увлекались в студенческие годы. Поделитесь с нами воспоминаниями и фотографиями! Присылайте на электронную почту varvara.rudovskaya@phkp.ru или звоните по телефону 8913-58-100-76. Ждём!

Валентина Мельникова. Фото из архива.

Валентина Мельникова (псевдоним Ирина Мельникова), абаканская писательница, автор 26 книг, издаётся в Москве. По её книгам сняты два фильма «Мой ласковый и нежный мент» («Нежный Барс») и «Колечко с бирюзой». Фильмы по ещё трём книгам фильмы находятся в производстве.

1954 год… Написала эти четыре цифры и задумалась. Шестьдесят лет минуло! Целая эпоха! А тогда? Девять лет, как закончилась война, тридцать семь минуло, как свершилась Октябрьская революция! В детстве это воспринималось как архаика, сопоставимая разве с египетскими пирамидами или временами татаро-монгольского ига. Впрочем, прошлое нас не слишком волновало. Мы жили настоящим – жадно, ярко, ненасытно! И свято верили словам, начертанным на школьном плакате: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!». Мое, выходит, поколение, но и поколение наших родителей также должно было отведать капельку этого счастья…

В июне 1954 года наша семья (бабушка, папа, мама, сестра и я) сошли с парохода на дебаркадер пристани Предивное. Долгая история, почему мы там оказались. Скажу просто, что папа нашел поселок на карте. Посмотрели: название красивое, Енисей течет, тайга кругом - значит, охота, рыбалка, и дом построить можно.

С сестрой Ларисой около дома. Фото из архива Мельниковых.

Мы понятия не имели, что у этого поселка в Большемуртинском районе на правом берегу Енисея весьма печальная история. В начале 30-х приплыли к этим берегам несколько барж с раскулаченными и другими лишенцами. Людей высадили прямо в тайгу с хилым их скарбом, с детьми и стариками, в гнус и в холод. В августе ночи здесь зябкие, туманные… Жили сначала в шалашах, ближе к зиме стали копать землянки. Выше по течению заложили судоверфь, на которой впоследствии строили баржи для Северного морского пути.

Мы приехали через 20 лет, год миновал, как умер Сталин, и на нас смотрели, словно на полоумных: в поселок мало кто приезжал добровольно. Основное население составляли ссыльные – бывшие раскулаченные, политические и те, кто попал под зачистку по национальному признаку: немцы, прибалты, евреи, украинцы, татары, финны, чуваши, корейцы… Словом, на 5 000 населения - более двадцати национальностей. Даже китаец был – печник Тимоша. В 1954-м эта рать ожила, зашевелилась: около 2 000 бывших ссыльнопоселенцев покинули сибирские края. Остались в основном те, кому некуда было ехать, или не к кому, да еще тот народ, что неплохо обустроился, построил дома, обзавелся многочисленным семейством и хозяйством. Работы было много, бери – не хочу. Мама и бабушка устроились в контору судоверфи.

На субботнике. Женщины мыли баржи, прежде чем спустить их на воду. Одна из них – вторая справа – мама Ирины Мельниковой. Фото из архива Мельниковых.

А папа как-то быстренько – директором клуба. Бывший офицер, он был хорошо образован, начитан, неплохо рисовал, а еще был остроумен и артистичен. Так что нашел свое призвание, а вскоре и признание у придивинцев.

Папа (справа) на крыльце клуба. Фото из архива Мельниковых.

Поселок к нашему приезду разросся по горе и вширь, и ввысь. Дом, который родители с божьей и соседской помощью построили довольно скоро, стоял последним на последней улице - Больничной (ныне Гастелло). Дальше только – тайга! С грибами, ягодами, шалашами, играми в индейцев и в «Дерсу Узала», с тропинками и полянами огоньков, которые снятся до сих пор. Зимой мы рассекали лес на лыжах, летом – пешком. По весне попросту паслись в нем, поедая все, что попадало на зуб: молодые побеги сосны и хвою лиственницы, жевали серу, истребляли пучку, саранку, солодку, щавель, черемшу. Маялись порой животами, но все болячки к лету заживали – «дикие» витамины делали свое дело.

Мама и сестра Лариса на опушке леса рядом с домом. Фото из архива Мельниковых.

Взрослым было не до нас. Работали тогда много. От утреннего гудка до позднего вечернего с одним выходным. А вечером – хозяйство, огромные огороды. Мы в это время кочевали из одной избы в другую: у нас, бывало, зараз сотню яиц сметем или тазик пирожков, которые бабушка настряпает. У Файлей кастрюлю пшенного кулеша уговорим или вкуснейших крэблей на сметане, у Гейслеров – варенье из зеленых помидоров по чашкам разольем и сидим вдоль длинного стола с хлебом уплетаем, а у Фатхуллиных старенькая бабуля кормила нас кыстыбыем (лепешки) с картошкой. Никто нашу ораву не гонял, не ругал, что полы затоптали или что-то излишне подъели. В околотке только наша семья была русской, и то условно, так как бабушка у меня – украинка, из переселенцев на Дальний Восток. Но я не помню, чтобы мы или взрослые серьезно ссорились или унижали друг друга. Правда, однажды, кто-то из пацанов с соседней улицы обозвал нашего соседа Ванюху «фрицем». Гнусный обзывальщик уходил от нас огородами, одним махом минуя высоченные заборы. Но такое случалось крайне редко, и негодяев лупили не только мы, но и взрослые крепко драли за уши. А если гуляли по праздникам, то непременно всей улицей. На мандолине играл немец, чуваш – на гармошке, поляк на скрипке, фотографировал всех удмурт, а песни пели хором украинские.

Ирина с сестрой и подружкой на лавочке возле дома. Фото из архива Мельниковых.

Возле каждого дома стояли лавочки, на них вечерами сидели бабульки, отмахиваясь от гнуса березовыми ветками. Но самая длинная лавочка была возле нашего дома, да и самая большая поляна для игр. Детвора постоянно колготилась под нашими окнами: прятки, салки, прыгалки на широких досках, перекинутых через бревно, «колечко», лапта. Здесь зарождалась первая любовь и кипели нешуточные страсти… Каждое лето – новое увлечение! То замышляем спектакль про угнетенных крестьян (классовая сознательность, однако), то все лето играем в тимуровцев: отчаянная команда пропалывала огороды, наполняла бочки с водой, за неделю по всей улице исчезли вдруг горы горбыля-«макаронника», и вместо них возле каждого дома выросли длинные ряды поленниц…

Маленькие модницы. Фото из архива Мельниковых.

Вся детская часть поселка отчаянно завидовала выдумкам и организованности ребят с Больничной улицы. Возле нашего дома установили мачту. Мама сшила красный флаг со звездой, папа сделал так, чтобы он поднимался и опускался. Ритуалы подъема и спуска флага соблюдались неукоснительно. Ночами пацаны несли караул по очереди, чтобы, не дай Бог, враг не покусился на знамя. А поутру мы выходили на зарядку. Коля Иванов отбивал дробь на кастрюле, а Валерка Калашников, двоечник и хулиган, дудел в коровий рог. Пылившее мимо стадо буренок дружно ему вторило и даже пыталось пристроиться следом. Взрослые хохотали от души, но я, к примеру, об этом узнала от мамы, только будучи взрослой. Родители щадили нас и никогда открыто не смеялись над нашими затеями.

Надо сказать, что поселок наш находился как бы вне прочего мира. Стоял он на правом берегу, вблизи лишь несколько глухих деревень. Вся жизнь кипела за Енисеем, и попасть туда можно было только на лодке летом или по ледовой переправе – зимой. Но мы не чувствовали себя оторванными от мира. В школе нас самозабвенно и увлеченно учили бывшие преподаватели вузов из бывших ссыльных. Я им до сих пор благодарна за знания.

В Предивном в то время царила особая атмосфера – удивительно творческая и доброжелательная. Милиции не было, власть представлял уполномоченный КГБ, курировавший судоверфь. Ни разу я не слышала, чтобы кто-то назвал его с ненавистью «гэбистом». Был он высоким, голубоглазым красавцем в идеально сидевшей форме. Это его и отличало от остальных жителей поселка. Он и вальс на приз танцевал, и в спектаклях участвовал, и деревянные части декораций сколачивал. А его дочь была моей лучшей подругой.

В клубе не закрывались двери допоздна. На танцы стекались не только молодежь, но и люди постарше. Проводились всякие конкурсы, состязания, а не только пляски под баян и патефон. Старики приходили с внуками, как на представление, и рассаживались по периметру зала на скамейки – наблюдать за действом, и естественно, посудачить. Шикарно проходили новогодние бал-маскарады. Папа слыл великим выдумщиком, и все празднества превращались в его любимую «Карнавальную ночь». Помню, мама сшила себе костюм Снежной королевы. Он весь сверкал и переливался, а юбка стояла колоколом, потому что платье пропитали сахарным сиропом. Дети на утренниках все до единого тоже были в костюмах, и никто не оставался без приза. Но самым любимым считался летний праздник. Он проводился на Троицу, но назывался почему-то Сабантуем. Весь поселок собирался на Удобенской поляне. Сколько там было аттракционов и призов! Папины соратники по клубу и художественной самодеятельности выкладывались по полной. А детвора радовалась вдвойне: из Большой Мурты привозили мороженое и газировку.

Мама (слева) на сабантуе. Платье из крепдешина, шила на руках. Фото из архива Мельниковых.

Но повальным увлечением предивенцев стал театр. Я, кстати, читать училась по репертуарным сборникам. Было две труппы – детская и взрослая. Помню тот небывалый восторг, когда на сцене появилась Золушка в неземной красоты белоснежном кринолине, украшенном цветами. Позже мы узнали, его соорудили из пододеяльника. Затем поставили «Кошкин дом», «Тимур и его команда»…

Актёры посёлка Предивное. Режиссёр Тереза Рейнгольдовна в центре в белой шали. Папа Ирины слева от неё. Фото из архива Мельниковых.

У взрослых спектакли были основательнее и драматичнее. «Платон Кречет», «Васса Железнова», «Без вины виноватые», «Медвежий лог». Режиссер – милейшая Тереза Рейнгольдовна, чьи родные погибли в Киеве в войну, маленькая, сухонькая, уже тогда ей было лет семьдесят, держала всех в ежовых рукавицах. На премьеры съезжались с окрестных деревень. Зал ломился от зрителей, сидели в проходах между рядами, вдоль стен, на полу, на принесенных с собою табуретках, на ступеньках, ведущих на сцену. А детишек порой шугали со сцены, чтобы не мешали артистам.

Спектакль «Сады цветут», который ставили актёры посёлка Предивное в 50-60 годах. Фото из архива Мельниковых.

Папа сам рисовал афиши – огромные, красочные, сутками готовил декорации, а еще успевал играть в спектаклях, обычно белых офицеров, шпионов или просто негодяев – внешность у него такая была, белогвардейская! Мама исполняла роли заводных хохотушек-комсомолок или подружек главных героинь. На сцене выступали врачи, учителя, руководители завода, инженеры, библиотекари, воспитатели детского сада, рабочие, телефонистки… Главное, чтоб кураж был!

Финал спектакля «Сады цветут». Фото из архива Мельниковых.

Швейные машинки были редкостью, и костюмы зачастую шили на руках. Впрочем, мама и себе, и нам платья тоже шила вручную. Я все удивлялась потом, как же ей хватало терпения, а стежки какие аккуратные получались! И шляпки нам шила, и пальтишки. А вышивала как! И шторы, и скатерти, и накидки на диван и кровати. И считались мы втроем записными модницами. Правда, о журналах мод даже не слышали. Мама рассказывала: «В кино подсмотрю платьишко, а дня через три, глядишь, и себе такое сошью!»

Вот это платье мама подсмотрела в кино. Фото из архива Мельниковых.

Славное было время, удивительное! Целая эпоха прошла, а детство как сладкий сон, не забывается, Разметало моих друзей по свету, почти никого не осталось в Предивном. Но, слава социальным сетям, нашлись многие, даже в Германии обнаружились мои любимые подружки. Жаль только любимый наш поселок постепенно уходит в небытие. От судоверфи и леспромхоза остались рожки да ножки, работы нет, молодежь разъезжается, Все приходит в запустение, даже клуб наш любимый сгорел. А теперь, говорят, и больницу закрывают. Разорили красоту и почти уничтожили в 90-х, словно душу на клочки порвали…