Академик Арнольд Смеянович: Если бы не немецкий хирург, который оперировал меня во время войны, я бы давно был на том свете

Академик Арнольд Смеянович: Если бы не немецкий хирург, который оперировал меня во время войны, я бы давно был на том свете.

Фото: Виктор ГИЛИЦКИЙ

Перед войной маленькому Арику Смеяновичу было 4 года. Вместе с родителями и сестрой он жил в Москве, но приехал погостить к дедушке с бабушкой в Пуховичский район незадолго до объявления войны.

- Мой отец и мама из Пуховичского района. В начале 40-х отец учился в военной академии им. Фрунзе в Москве, до этого служил в Хабаровске, где родился я. Перед самой войной родители со мной и моей сестрой приехали в отпуск на родину. За 10 дней до начала войны отца срочно вызвали в Москву.

Юный Арик (сверху) с сестрой и двоюродным братом. Фото: личный архив.

Он сказал маме: «Галя, это - война. Оставайся с детьми у родителей, никуда не уезжайте». Помню, как мы провожали отца в Марьину Горку. Папа нес меня на руках, и, когда пришло время прощаться, я никак не хотел его отпускать. Меня даже соседи отругали. И хоть тогда был солнечный день, я вспоминаю тот момент, как темный вечер…

Подполковник Федор Смеянович (на фото в центре) погиб смертью храбрых, на стелле в Новороссийске выгравировино его имя. Фото: личный архив.

«Бабушку и меня затолкали в колонну, но соседи закричали: «Не юден!»

- Во время Первой мировой войны дедушка был прапорщиком царской армии, попал в плен. Работал в Германии у какого-то «бауэра» (так называли немцев). Дед был трудолюбивым и после поражения Германии «бауэр» ему сказал: «Езжай в Беларусь за семьей и возвращайся - я тебе дам кусок земли, будем вместе работать».

Дед поехал домой, но на нашей земле вначале были поляки, потом немцы, а следом пришла советская власть. Деда лишили права голосовать, но потом право вернули - и он первый ходил на выборы.

Во время наступления немцев в 41-м году дед решил нас спрятать. Посреди нашего огорода был вишневый садочек - метров 10 на 15 - он поставил там четыре палки, сверху накинул большое одеяло, и мы там сидели.

Юный Арик с дедушкой и бабушкой (нижний ряд), с мамой, тетей, сестрой и двоюродным братом (верхний ряд). Фото: личный архив.

В какой-то момент к деду подбегают офицеры в новенькой советской форме. Спрашивают: «Где мост через Свислочь?» Дед показал, а потом, услышав немецкую речь, мы поняли, что это немцы - как оказалось, высадившиеся переодетые десантники, которые заняли мост. Вскоре немцы начали бомбить пуховичский аэродром, чтобы ни один советский летчик не взлетел. Сейчас там поле и кладбище.

- Арнольд Федорович, жутко было за таким наблюдать?

- Детям не страшно, страшно было маме. Особенно когда ей сказали, что нашу семью сдали соседи. Сосед пошел служить к немцам и знал, что у нас бывают партизаны.

Мама и тетя, жены советских офицеров, и дядя с женой - она заведовала аптекой, держали связь с соседями, которые ушли в партизаны.

Той ночью к нам заявились полицаи. Один посадил меня на колени, дал конфетку и начал расспрашивать: «А дядя Коля к вам приходил?»

В этот момент мама чуть в обморок не упала. Потому что дядя Коля - наш сосед и начальник разведки партизанского отряда, он приходил к нам по ночам. Я сказал «нет», и полицай бросил меня, ударил. Мама закричала.

Нас вывели во двор, поставили вдоль стенки, напротив - пулемет. Полицаи дали пулеметную очередь, и нам что-то посыпалось на головы. Оказалось, солома - стреляли выше голов, по соломенной крыше. Дедушка потерял сознание, на время нас оставили в покое.

В нашей деревне было много еврейских семей. В начале войны немцы построили их в колонну и погнали. На улице стоял гвалт, мы с бабушкой выбежали на шум, посмотреть. Стояли люди, бабушка была смуглая, и немцы затолкали ее со мной в эту колонну.

Соседи начали кричать: «Не юден! Не юден!» Немец ударил бабушку прикладом и вытолкнул нас на обочину. В этой колонне, как потом стало известно, шли дедушка, бабушка и тетя известного руководителя «Хора Турецкого». Они жили недалеко от нас.

Колонну провели метров 300, в конце Пуховичей была выкопана большая яма возле старого еврейского кладбища. И там всех расстреляли… Перевезли и похоронили на кладбище их только после войны, сейчас на том месте памятник.

«Да, победа, только папы твоего нет…»

- Не помню, где мы однажды взяли новые толстые гвозди, но поставили их с друзьями под задние колеса немецких машин. За нами погнались немцы, одного догнали, но это был сын полицейского, что дежурил неподалеку…

Наше местечко Пуховичи раньше было на главной дороге Минск - Бобруйск. Поэтому было много немцев, но особенно мы боялись полицейских. Полицейские зверствовали... Но были и другие немцы.

За год до освобождения Пуховичей я попал в историю: мы с другом решили покататься на немецком тракторе, зацепившись там, где трактор стыкуется с прицепом. Но я упал и угодил под колесо...

Если бы не мой дядя и не немецкий хирург, я бы давно был на том свете. Немецкий доктор прооперировал меня в немецком госпитале. После он навещал нас, мама его угощала чем могла.

Бабушка тогда еще сказала: «Тебя хирург спас, и ты должен стать врачом-хирургом». Поэтому после школы я пошел в мединститут, хотя одно время мечтал стать десантником…

- Бабушка тогда еще сказала: «Тебя хирург спас, и ты должен стать врачом-хирургом». Поэтому после школы я пошел в мединститут, хотя одно время мечтал стать десантником…

Фото: Святослав ЗОРКИЙ

Меня тогда спасли, но война продолжалась. За две недели до освобождения Пуховичей партизаны решили взорвать мельницу, которая молола муку для всей округи.

Посыльный нес тол (взрывчатку. - Ред.) моему дяде. Посыльного поймали, он сознался, рассказав, что нес взрывчатку Дунаю. Дунай - это фамилия моего дяди.

За связь с партизанами арестовали дядю с женой, мою маму, тетю и нас, детей. Мужчин отвели в специальное здание в Марьиной Горке, а женщин, детей, стариков бросили на голую землю, огороженную проволокой. В это время уже наступали наши, уже гремело со стороны Осиповичей…

Дедушка все время подходил к охране, просил отпустить детей - мол, голодают. Мою сестру, меня и двоюродного брата в итоге отпустили, но мы тогда провели за проволокой две ночи, спали на каких-то кусках ткани, что забрасывали нам люди.

За проволокой остались мама и тетя. И женщина, которая прожила в итоге 100 лет (она тоже была за проволокой), сказала: «Нас или расстреляют, или надо что-то делать».

Наши приближались, немцев уже не было, старшие полицейские пошли спасать свои семьи, охранял нас тогда молодняк - они и сами боялись. Так вот эта старая женщина порвала проволоку и через дырку сбежала, сказав, что пусть лучше убьют, чем сидеть и ждать смерти. И человек 15, в том числе моя мама, тетя и жена дяди, тоже сбежали. Они растворились в поле ржи, потом бежали в соседнюю деревню. Домой не пошли, прятались. А на следующий день, когда со стороны Осиповичей пригнали заключенных, их вместе с теми, кто остался за проволокой, и мужчин из здания провели до деревни Любин, загнали в сарай и всех сожгли…

- А что стало с вашим отцом?

- Отец был командиром 31-го парашютно-десантного полка, который высадился на Малую землю. Я был в Новороссийске, там стоит стела, на ней написано: «31-й парашютно-десантный полк, майор Смеянович». Тогда он остался жив, стал начальником штаба бригады, вскоре их забросили за Днепр, ближе к Канево, чтобы прорвать оборону немцев.

Я встречался с сослуживцами отца, они рассказали, что попали в окружение. Приземлились в овраг, отец пошел в разведку, у него с собой был маузер… Оказалось, отца тяжело ранили в живот, и, чтобы не сдаться немцам, он застрелился…

Пуховичи освободили в 44-м году, и той же осенью мы с другом пошли в первый класс.

Помню и победу - 9 мая 45-го года было солнечно, шел урок, в класс заскочил директор, закричал: «Победа!» И мы гурьбой высыпали на улицу…

Радостный, я прибежал домой - хоть мы уже в 44-м году знали, что отец погиб. Помню, мама подняла печальные глаза и произнесла: «Да, победа, только папы твоего нет…»

После войны кругом было полно оружия, мы, мальчишки, были в восторге. Однажды нашли тол, достали из него капсуль (взрывное устройство. - Ред.). Играли, и в какой-то момент я бросил этот капсуль. А он раз - и взорвался… Мое лицо все было испачкано, а другу попало прямо в глаз - позже он на него ослеп.

Испугались страшно: друг побежал в свою сторону, а я через забор - в свою. На мне была красная рубашка. Потом мама вспоминала, что у нее едва не случился сердечный приступ: она видит меня бегущего по полю, видит мое лицо - одного цвета с алой рубашкой. Ох и досталось мне!

Мы, дети, мало что тогда понимали, многое воспринимали в игровой форме. Настоящей трагедией война стала для взрослых...

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Боец на танке, который вошел в Минск 3 июля 1944 года, кричал «Ура!» и знатно матерился. Станислав Шушкевич - об оккупации и освобождении Минска

Как освобождали Минск от фашистов и что пришлось пережить во время оккупации, рассказал нам экс-руководитель независимой Беларуси Станислав Шушкевич накануне 75-летия победы [продолжение здесь]

«Человек ничего не сделал, не подумал, но попал под депортацию и в графу «враг». Историк о неизвестных цифрах депортированных белорусов

За годы советской власти в отдаленные районы СССР выселили около 600 тысяч уроженцев Беларуси, 200 тысяч из них в 1940-1941 годы. Почему жители Западной Беларуси соглашались на изгнание - рассказывает историк Игорь Кузнецов [продолжение здесь]