Евгений Водолазкин: «Слово «подружка» гораздо красивее, чем «герлфренд»

Евгений Водолазкин старается вести себя с достоинством. Фото: Артем Геодакян/ТАСС

- О чем будет ваш третий роман?

- Он будет о музыканте… Но, как это часто бывает в литературе, о чем бы писатель ни говорил - о музыканте, о космонавте, об ассенизаторе - в первую очередь важен человек. Роман этот, как мне кажется, будет довольно драматическим: там речь пойдет о поисках утраченного смысла жизни, а это процесс всегда очень непростой.

- Как изменилась ваша жизнь после выхода «Лавра» и «Авиатора»?

- Жизнь изменилась, я лукавил бы, если бы сказал, что этого не замечаю. Но я стараюсь вести себя с достоинством… Знаете, вчера в Питере мы с Еленой Чижовой представляли сборник рассказов и эссе "В Питере - жить", и она сказала одну правильную вещь: Петербург тем отличается от других городов, что в нем стараются ничего не демонстрировать, ни хорошего, ни плохого. Таков петербургский стиль жизни. Он мне близок, и он меня спасает от всяких глупостей. Если бы успех пришел ко мне лет в 25, я бы, наверное, не удержался от какой-то ерунды. А теперь меня интересуют совсем другие призы. Когда начинаешь всерьез понимать, что жизнь конечна, все остальное кажется таким невыразительным. В том числе успех.

- Когда вы впервые начали задумываться о смерти?

- Конечно, я знал о смерти с детства, еще лет в пять видел похороны, но мне казалось, что ко мне это не относится. А всерьез задумался лет в четырнадцать или пятнадцать. В это время у всех меняется организм, меняется личность, человек задумывается о своей конечности и понимает, что смерть относится к нему в полной мере. И это было толчком к моей вере, которая спасла меня почти от отчаяния. Потому что я вдруг понял: если человек умирает, жизнь бессмысленна. Зачем все эти телодвижения, когда все кончается ничем?

Смерть - одна из главных тем моих текстов. Я, конечно, не употребляю это слово постоянно, но ведь я пишу о времени, а время - это смерть. Адам был бесконечен и безвременен, но после грехопадения ему было предъявлено время, а значит - конечность, а значит смерть... Мне хочется забежать впереди смерти в ту зону, где меня уже не будет, и сказать ей оттуда: "Я все про тебя знал уже тогда, и я не в твоей власти". Это примерно то же, что произносится в пасхальной службе в слове святителя Иоанна Златоуста: "Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?"

- Вы занимались древнерусской литературой. У вас не возникало желания написать историческую эпопею? Роман не в 400 страниц, а в 4000?

- Нет, не возникало. Потому что история меня интересует гораздо меньше, чем история человеческой души - я сейчас использую лермонтовское выражение. У меня была беседа с Умберто Эко незадолго до его смерти, и моя итальянская издательница сказала, что я очень интересуюсь историей. Я тут же ее поправил - она волнует меня только как фон для персонального развития. В «Лавре» у меня сначала возник определенный тип человека, а потом надо было его поместить в тот исторический контекст, где его черты раскрылись бы максимально... В общем, историю я считаю чем-то вроде аквариума для рыб. Главное ведь - рыбы.

- Почему вы решили избрать такую специализацию - изучение древнерусской литературы?

- Из-за любви к слову! Эта любовь настоящего гурмана-филолога обязательно приводит к древнему слову. Потому что оно роскошно, просто прекрасно.

- А что вас раздражает в современном языке?

- Многое. Плохое знание значений слов. Плохие переводчики, которые не удостаивают наши слова вниманием, а просто лепят вместо них иностранные. Примеров - куча: хотя бы такие слова, как "бойфренд", "герлфренд"...

- А чем бы вы их заменили?..

- "Приятель", "подружка"...

- Но в "бойфрендах» есть ведь намек на то, что люди не просто дружат.

- Когда я был молод, я называл своих герлфрендов подружками. У меня - заметьте, до моего брака - была хорошая приятельница, с которой мы говорили отнюдь не только о литературе. И я говорил ей: "Подружка, привет!" Это гораздо красивее звучит.

- В "Авиаторе" открытый финал. Как вам кажется, что все-таки случилось с героем?

- Вы знаете, я оптимист. Я думаю, что все благополучно: самолет сел, герой выздоровел. Если бы мне надо было решать, я бы, наверное, решил это так. Но у литературы свои странные законы... Если бы я закончил такой роман хеппи-эндом, это было бы неестественно. Хеппи-энд не подходил ни в каком варианте. А плохо заканчивать мне не хотелось.

- Представим человека, который никогда не читал ваши книги. И ему надо прорекламировать Евгения Водолазкина. Как бы вы объяснили ему, зачем вас нужно читать?

- Объяснить?.. Это попытка ответить, зачем мы живем. Мне кажется, эта тема не является слишком узкой.