Александр Семчев: «Мне запретили говорить о еде»

Вот еда меня радует, а мне мой диетолог говорит – ни в коем случае не говорите - она не должна тебя радовать

Фото: Олег РУКАВИЦЫН

Накануне он рассказал «Комсомолке» о театре и своих ролях, о беседах с друзьями и о недавних событиях и давней «измене родине».

- В видела большую часть спектаклей с вашим участием, но страшнее персонажа, чем ваш криминально-авторитетный Папа певца Лорда в «Идеальном муже», и не припомню. Внешне смешной, он вызывает жуткую дрожь.

- Может быть, это ваше индивидуальное восприятие – вы дрожите от меня?

- Думаете? Но и другие зрители, если и смеялись, то как-то нервно.

- Возможно, мой герой - это некое старшее поколение и архетипичный персонаж для нашего сознания. Но там и судьбы-то толком нет,- скорее, стебный эпизод, пародия о пенсионере «с понятиями», у которого своя точка зрения на все. Но я ничего особенного не вкладывал в эту роль.

- Обычно здесь начинается разговор об особенной психофизике актера…

- Да, я индивидуален - как и все остальные, разумеется. Это очевидно. Начиная от телосложения, полноты, заканчивая реактивностью нервной системы. В ролях, при создании характера, я иду от внешних проявлений человеческих. Мне это интереснее и ближе. Да, профессия артиста - это погружение в предлагаемые обстоятельства. Но это азы, а дальше момент фантазии.

- Кстати, говорят, что вас в МХТ, тогда еще МХАТ, привел сам Олег Ефремов. Внушительно звучит!

- Все было проще. На тот момент я, наверное, уже отчаялся, что меня куда-либо возьмут, потому что не сложилась лав-стори с «Сатириконом» и я пришел уже помогать показываться моей однокурснице. Сыграли мы там два отрывка – а комиссия была представительная – Олег Николаевич был, Андрей Васильевич Мягков, Брусникин, Козак, Ия Саввина. А вечером завтруппой позвонила и сказала, чтобы я пришел устраиваться на работу. И все. Я был принят в труппу МХАТа при жизни Олега Николаевича, ну а дальше... Его не стало и мне было волнительно, когда Олег Павлович возглавил Художественный театр. Но, слава богу, все получилось, и мне грех жаловаться в этом плане на судьбу.

- Ну да, Олег Павлович замечательный – у вас хорошие отношения с ним?

- Я смею думать, что хорошие. По крайней мере, я себе не позволяю никаких гадостей. Да, там можно было от чего-то отказываться, но в случае с ним я так не поступаю.

- В спектакле по Брехту «Страх и нищета Третьей империи» вы играете Судью, разбирающего скользкое дело, в котором замешаны штурмовики и еврей-ювелир - он и рад вынести «нужный» приговор, но не знает, что от него хотят, да и при любом раскладе, для него все кончится плохо. Мне кажется, это совершенно вразрез с вашей собственной натурой. Или я ошибаюсь?

- Вы же не знаете меня. Иногда жизнь так складывается, что ты действительно не знаешь, как поступить и что окажется на чаше весов. Чем можно поступиться, а чем нельзя. Есть чувство самосохранения. Когда людям есть что терять – и промолчишь где-то.Тем более, это такая доминантная штука – все-таки Третий рейх, ничего себе, да! 1938-й год, и мой Судья, помните, говорит: «Я решу так или этак, как прикажут, но я же должен знать, что мне приказано. Если этого не знаешь, так и правосудия больше нет!» Вот и крутись, как уж на сковородке… дабы не подставить свой зад, простите меня. А вы финал-то помните, да?

- Ох, да… И знаю также, что за вами числится «измена родине»…

- Вон оно что! Ну, во-первых, «измена» была давно, уже нету той родины даже. А потом, это был шок и потрясение в 17 лет… Я же ни сном, ни духом… Маленький город в Тверской области – Вышний Волочек, где я родился, был побратим в то время, это было модно, с каким-то городом в Дании. И приехали дети по обмену культурной программой, и я вел на то время в парке дискотеку. А днем заходил в гостиницу – тогда не было мобильных телефонов – и звонил моему приятелю из телефона-автомата. У меня и понятия не было, что какой-то идиот там повесил пионерский галстук, исписанный свастикой, между этажами и портрет нашего вождя тоже со свастикой. Ну, представляете, по тем временам…

- Ну да, это ж немедленный расстрел…

- … да, а перед танцами, я помню, жевательная резинка, какие-то сувениры, что-то еще, какая-то попытка общения на моем английском с другим миром абсолютно. Ну вот, и наобщался на свою голову. А на следующий вечер еще танцы даже не начались, как подъехал воронок и мне сказали – пройдемте.

- Кошмар! Да, я представляю.

- И потом начали мне предъявлять – мол, чего ж ты, парень, не любишь родину и прочее, прочее… То есть, да, была такая неприятная история с комитетом госбезопасности в то время у меня…

- Я думаю, что сейчас, если ночью вот так приснится, то все равно страшно, да?

- Ну, на уровне осадка, наверное, да, осталось. Но есть вещи по нынешним временам и более неприятные. Ну вот та же самая эта пресловутая история с Сигаревым.

- Ну а чего там такого? Вы же честь девушки защищали. Были правы, значит.

- Нет, меня возмущает то, что, во-первых, весь этот диалог интернет выложили. Ну а потом, люди - не юристы даже, а черт знает кто - начинают звонить и говорить: а вот на вас подают в суд. А может быть, вы переведете эти деньги (имеется в виду штраф) на благотворительность? У меня возникает куча вопросов. Почему благотворительность? Почему именно этим людям? В чем я виноват? Я не разбивал эту витрину. Вот это все неприятно и мерзко, скажу вам. Но бытовуха, которая яйца выеденного не стоит, раздувается… Я ж там не бегал голый, я никого не ударил. А когда все это начинает мусолиться… ну, противно просто.

- Может, исправить положение вещей поможет госполитика в области культуры, положения которой сейчас разрабатываются, в том числе и культурный код нации? Может быть, это и поднимет нашу планку культурную? Или законодательство тут бессильно?

- Я не знаю. Это должно исходить прежде всего от какого-то внутреннего кодекса. Пусть те, кто хочет поднимать планку, сначала поедут в провинцию и все увидят. А потом будем на эту тему рассуждать.

- Ну да. А если говорить о едином культурном коде России? Какое бы понятие вы выделили как главное? Сочувствие, решение по понятиям, а не по закону, доброта? Какое основное качество, по которому мы можем объединяться?

- Здесь все не однозначно. Закон или понятия? Порою понятия честнее, чем какое-то там проявление закона. Потому что понятия связаны с честным словом, внутренней честью. А доброта - это смотря что иметь в виду. Иная хуже воровства бывает. Жалость у нас слава богу есть - это уже на уровне нашей великой истории. У иных и жалости нет.

- Александр Львович, судя по всему, к возрасту мужского расцвета у вас обид и разочарований по поводу устройства мира больше, чем радостей...

- Ну, что вы, я умею радоваться жизни. Мелочи какие-нибудь и то бывают в радость, понимаете? Но мне запрещено об этом говорить…

- Кем это - запрещено?

- Вот еда меня радует, а мне мой диетолог говорит – ни в коем случае не говорите - она не должна тебя радовать. Иначе ты будешь нажирать килограммы и дальше. Не смей! А если о каше гречневой подумать, да с грибочками! Да с лучком! Это же сколько ее можно навернуть!

- Так, раз диетолог запретил, то и не будем про грибочки. У вас они, кстати, на даче растут? Говорят, что у вас роскошная дача

- Ну, она никакая не роскошная, она обыкновенная. Домик, баня. Самое главное - тишина и есть те люди, с кем можно рыбу коптить, есть шашлык и пить водку. Есть у меня приятели… Но и одному неплохо, я вам скажу. Выпиваю там с доктором одним, и с другим доктором выпиваю, и с третьим, бывает, выпиваю.

- А беседуете о чем?

- Говорим об онкологии. О диабете второго типа говорим. О психиатрии. О деменции в психиатрии говорим.

- Ничего себе!

- Об УЗИ мы говорим, о глазных болезнях – глаукоме и так далее

- Вы меня не разыгрываете?

- Боже сохрани!

- А почему вы об этом говорите? Других тем нет, что ли?

- Ну хорошо, когда вот ты сидишь один, а вокруг тебя обильно пьющие люди с врачебным образованием – о чем еще надо с ними говорить? Разумеется, на их темы.

- Зато у вас, судя по всему, медицинское образование уже основательное имеется.

- Есть, есть какой-то ликбез.

- Спасибо вам большое! Хороших вам ролей и радости!