Этой осенью самому северному населенному пункту России - поселку Диксон - исполняется 95 лет. Накануне юбилея в Диксон по следам покорителей Арктики отправился корреспондент «Комсомолки», чтобы узнать, как сегодня выживают люди на Крайнем Севере. В предыдущих частях повествования он рассказывает, как непросто сегодня быть речником, почему на речном флоте не носят форму, о чем мечтает матрос Серега и кто живет в заброшенных деревнях вместо уехавших оттуда людей.
К туманам и медведям
Деревенька Назимово лежит километрах в семистах от Красноярска. До ближайшего города Северо-Енисейска здесь километров 350 - 400.
На пологом песчаном берегу настоящее кладбище погибших кораблей – рядом лежат десятки лодок, деревянных, алюминиевых, из стекловолокна. Чуть дальше валяется суденышко побольше. В борту ниже ватерлинии зияет дыра. Корпус проржавел почти полностью.
Словно памятник возвышается над рекой ржавый катер
Кроме дырявых лодок, на пляже стоит старая иномарка. В ней две женщины.
- Ребята, вы с теплохода? Вам черника не нужна? – кричит одна из них. – Дешево, по тысяче за коробку отдаем.
Нина и Наташа Найденовы на жизнь зарабатывают перепродажей ягод, орехов и грибов. Скупают дикоросы за бесценок у местного населения и перепродают экипажам проходящих мимо судов.
- А у нас в Назимове другой работы нет, - рассказывает Нина, пока ее сестра пересыпает чернику в пакеты. – Вот и собирают в тайге ягоду, сдают нам. Так ведь куда удобнее – люди в лесу трудятся, не нужно сидеть на берегу все время.
Дети в Назимово играют не в песочницах, а на кучах дров, лежащих у домов
Жителей в деревне едва ли не меньше, чем домов, – человек 70-80. Половина живет на пенсию, остальные за счет сезонных работ: собирают в тайге чернику, кедровые орехи, грибы.
Некоторые мужики трудятся в возрождаемом леспромхозе, единицы – на ферме, на которой мы собирались брать молоко.
В старых загонах и кошарах пусто: коровы на пастбище, доярки и зоотехники разбрелись по домам. Возле русской печки, на лавке, укрывшись фуфайками, спит дед Матвей.
Матфей Митрофанович Соловушкин на ферме «служит» сторожем
Дед Матвей, или Матфей Митрофанович Соловушкин, на ферме «служит» сторожем.
- Всю жизнь тут прожил, в Назимове, - пускается в рассказ пенсионер, закуривая дешевую папиросу. – Работал в леспромхозе, лес валил. Потом в столярном цеху, там вон три пальца отрезало, - демонстрирует он левую руку. – А там и пенсия пришла. Внуки в город съехали, в Северо-Енисейск, а я тут остался.
- А чего ж ты, дед, не уезжаешь отсюда? – спрашиваю я старика. – Вон к детям поехал бы…
- А ты знаешь, что такое родина, сопляк? – взъярился сторож. – Такие, как ты, разъезжаются. А тут кто будет жить?
- Ну-ну, разошелся дед! У нас все свежее, без примесей, - переводит разговор работница фермы Анна Сундакова. – Никаких консервантов. В конце августа у нас самый пик продаж - за несколько недель звонят, чтоб заказать молока или сметаны. Берут сразу помногу. На Север, на перепродажу везут. Это ж бизнес.
За молоком на ферму
Продажа молочных продуктов приносит хорошие деньги, в день предприниматели наторговывают по 30-40 тысяч. Молоко и масло разбирают влет. В основном - с проходящих мимо судов. Никакого Роспотребнадзора, его тут и в помине нет, иногда, правда, наезжают проверки, но на инспекции здесь плевали с высокой колокольни: все люди свои, договорятся.
Возвращение к корням
Идем по деревне с канистрами под сметану. На крыльце бревенчатого домика сидит крепкий старик с окладистой бородой и читает привезенную речниками газету. На крыше - тарелка спутникового телевидения, над всем двором навес из шифера, чтобы не засыпало снегом. У дома стоит старенький трактор, с полуразобранным двигателем. Из двери высунулась девчушка лет пяти и, застенчиво улыбаясь, уставилась на нас.
Андрей Филиппович Сорко переехал в село всего год как, а до этого 45 лет прожил в Москве
- Бабка, налей людям молока! – Старик всем своим видом напоминает Льва Толстого. – Меня Андреем Филипповичем зовут.
Оказалось, Андрей Филиппович Сорко переехал в село всего год как, а до этого 45 лет прожил в Москве! По профессии – инженер-конструктор.
- Мы с женой и детьми бросили все там, - рассказывает пенсионер. – Решили вернуться к корням. Я тут родился, вырос, а потом уехал. Родня осталась, потом померли все. Вот только дом всех пережил.
Родственники Андрея Филипповича работают на лесных промыслах, собирают ягоды и грибы, старики же следят за хозяйством из трех коров и пары десятков кур.
В Москве у Андрея Филипповича осталась трехкомнатная квартира и взрослые внуки, которые за дедом в глубинку ехать не решились.
- А это правнучка моя, Дашка, ее сюда на лето отправили. - Девочка снова выглянула из двери, на этот раз у нее в руках был рыжий пушистый котенок.
- Его Рыжик зовут, - важно сообщила Дашка и исчезла за дверью. – Я его расчесывать сейчас буду.
Жизнь в других прибрежных деревнях мало чем отличается от бытия в Назимове. Там так же ходят в лес за дикоросами, так же продают их на проходящие мимо суда.
Дети торгуют ягодой прямо с борта моторной лодки
Иного способа выжить в забытой богом и людьми глубинке, к сожалению, нет. И таких деревень в Красноярском крае, да и во все России сотни. И, проплывая мимо них, глядя на покосившиеся домики и утлые лодки, становится обидно за державу. Обидно потому, что еще лет тридцать назад здесь кипела жизнь. Работали десятки лесопилок, мужики валили толстенные деревья и распускали их на доски, сплавляя пиломатериалы по Енисею в ближайшие города. Другие охотились в тайге или рыбачили, сдавая свою добычу в государственные приемные пункты. В каждой деревеньке была своя ферма.
С развалом Союза все это великолепие быстро превратилось в развалины. Лес валить перестали, лесопилки закрылись, а мужики от скуки спились.
Чем дальше на север, тем страшнее: работы все меньше. Ни грибов, ни ягод в тундре не растет.
Швартуемся у старого понтона
Даже тут на работу охотнее берут гастарбайтеров
На берегах Енисейского залива, уже далеко за Северным полярным кругом, лежит последнее перед Диксоном селение на материке – Воронцово. Дальше пойдут лишь охотничьи зимовья да летние избы для приезжих орнитологов.
Со стороны Воронцова это несколько домов в ложбинке между двумя холмами. Издали виднеется развевающийся российский флаг над обыкновенным вагончиком, в котором расположилась местная администрация. На горе чернеют кресты небольшого кладбища: тут хоронят только русских, местное же население вывозит тела умерших в тундру, возвращает матушке–природе. На берегу работает с десяток мужиков. Они цепляют бревна, в изобилии валяющиеся вокруг, к гусеничному трактору, который волочет их на пилораму.
Александр Мирошник на север зарабатывать деньги приехал из Йошкар-Олы
Все трудящиеся на берегу люди - приезжие. Пышноусый бригадир Александр Мирошник, приехавший в Воронцово на заработки из Йошкар-Олы, гастарбайтером себя не чувствует.
- А что делать, если местные только пьют и работать не хотят? – говорит мужчина, мусоля в пальцах папиросу. - Тут три года назад поставили пилораму, распускать бревна, которые по реке сюда приносит. Хозяева, зная местные расклады, решили людей со стороны набирать. Мне предложили – я согласился. Вот уже третий сезон тут, бригадиром стал.
На берегу пустынно
О том, как северяне ездят к врачу за 500 километров, что можно купить за две бутылки водки и как ловить рыбу в 40-градусный мороз, читайте в следующем номере «Комсомолки» и на сайте kp.ru